тво раз качнув рычаг, обезьяна получала жетон, который могла обменять на фрукты. Наши, как утверждают некоторые, дальние родственники быстро поняли суть дела. И начались интересные коллизии…
Одни тут же проматывали заработанное на яблоки и бананы. Другие, наоборот, старательно копили жетоны. Но самое интересное, почти сразу же завелись экземпляры, сами вкалывать ни за что не желавшие… Одни украдкой таскали у «бережливых» жетоны, другие нападали на работящих и отнимали заработанное теми в открытую. Вот вам и воровство с грабежом прямо-таки в классическом виде.
Нюанс в том, что все эти представители фауны попросту не осознают, что совершают преступление. Нет в животном мире ни понятия преступления, ни препятствовавших бы ему законов. Инстинкты-с… Совсем другое дело – человек. Обладая разумом, он прекрасно осведомлен о существовании законов, но преспокойно нарушает и нарушает таковые, поскольку, увы, издавна привык применять разум не для одних лишь добрых дел…
Точно так же, как кто-то открыл разжигание костра, колесо или лук со стрелами, кто-то непременно должен был открыть воровство, грабеж и разбой. И эти открытия наверняка распространялись в человеческом обществе так же быстро, как колесо или седло… Такова уж человеческая натура, увы.
А потому я рискну предположить, что преступность зародилась еще в доисторические времена, не исключено, в каменном веке. Вряд ли начали с воровства – в тогдашних условиях гуманоида, вздумавшего бы воровать что-то у соплеменников, вычислили бы быстро и, к бабке ходить не надо, покритиковали бы дубиной по башке. А вот грабеж и разбой… Они, скорее всего, появились гораздо раньше воровства. Потому что было кого грабить и было что грабить.
Археологи давным-давно установили: уже в каменном веке, примерно за 12 000 лет до нашей эры, в Европе существовали торговые пути (иногда пролегавшие по рекам, иногда по суше). И этими путями двигались древние странствующие торговцы, «коробейники» доисторических времен. Их склады-«захоронки» в немалом количестве найдены в той же Европе – всегда вдали от человеческих поселений, поблизости от помянутых торговых путей. «Купцы» каменного века оставляли часть своего товара в укромном местечке, чтобы потом, вернувшись, забрать их и отправиться куда-то в другое место. А коли уж «захоронка» осталась на прежнем месте, досталась археологам в целости и сохранности, это может означать одно: ее владелец погиб.
Разумеется, денег еще не существовало, и потому купцы (пожалуй, это слово следует писать без кавычек) занимались натуральным обменом: каменные топоры, наконечники стрел и копий, другие изделия из камня, соль, зерно, янтарь, знаменитые раковины каури, служившие и украшением, и подобием денег. Торговый путь мог тянуться на тысячу-две километров: например, с юга нынешней Италии до нынешней Голландии, от нынешнего Триеста на Адриатическом море до нынешнего польского Эльблонга на Балтике (крупного центра добычи янтаря). Предполагают, что купцы плавали и шли небольшими группами, а то и в одиночку.
И сам собой напрашивается вопрос: почему этих «захоронок», товаров, за которыми владелец не вернулся исключительно по причине смерти, как пишут археологи, «огромное количество»? Как и почему погибли купцы? Конечно, смерть многих можно списать на нападение диких зверей, укус ядовитой змеи и прочие, чисто природные опасности. Да что там, купцу-одиночке достаточно подвернуть ногу на тропе – и конец (даже в наше время в тайге случается, что подвернувший или сломавший ногу человек погибает едва ли не в двух шагах от оживленной автотрассы или деревни, до которых не в состоянии доползти).
Дикого зверья в то время было предостаточно. Однако, как я уже говорил, часть торговых путей пролегала по рекам, а река в этом плане гораздо более безопасна, чем суша: и штормов на большинстве европейских рек не бывает, и нет водяных опасных хищников наподобие крокодилов. И тем не менее пропадали без вести, никогда уже не вернувшись за своим припрятанным товаром, и странствовавшие водными путями купцы…
Так почему бы не предположить, что иные из них стали жертвами дорожных разбойников, уже в те времена сообразивших, что можно напасть и отнять, не оставляя свидетелей? Уж если обезьяны, обнаружив, что у их соплеменников завелось некоторое количество материальных ценностей, едва ли не моментально сообразили, что их можно красть и отнимать, человек мог прийти к тем же выводам не менее быстро. Так что первые разбойники завелись на торговых путях наверняка в те самые доисторические времена.
Один из популяризаторов науки писал, на мой взгляд, чересчур оптимистично: «Многочисленные данные (какие?! – А. Б.) говорят о том, что на торговых путях, пересекавших в доисторические времена Европу и Азию, царил всеобщий мир. Люди, проложившие все эти пути, были очень заинтересованы в мире, и не потому, что слишком уж ценили человеческую жизнь, – потому что злоумышленники могли прервать жизненно необходимые поставки товаров».
Считайте меня циником, но автор этих строк чересчур уж верит в благонравие и законопослушность доисторического человечества… А впрочем, дело даже не в цинизме,
