немецкие слова настолько длинны, что их можно наблюдать в перспективе. Когда смотришь вдоль такого слова, оно сужается к концу, как рельсы железнодорожного пути [Твен 2000: 38–39].
Логика критиков непостижима. Если я напишу: «Она была голая» – и затем приступлю к подробному описанию, критика взвоет. Кто осмелится читать вслух подобную книгу в обществе? Однако живописец поступает именно так, и на протяжении столетий люди собираются толпами, смотрят и восхищаются [Там же: 45].
Смех смехом, но остаётся вопрос, чем по смыслу различаются изобразительные возможности живописи и художественной литературы, что такого есть в слове, что оно «опускает» обнажённую натуру. Согласимся, что М. Твен предложил филологу нелёгкую загадку.
В записных книжках французского писателя и философа-экзистенциалиста, нобелевского лауреата Альбера Камю (1913–1960) отражена не только история создания романа «Чума» или пьесы «Калигула», а также философских трактатов. В них отчётлив «русский след», связанный с личностью и творчеством Л. Н. Толстого. Вот запись о годах жизни и главном произведении великого русского писателя: «Он родился в 1820 г. «Войну и мир» писал в 1863–1869 гг. В начале работы ему было 35 лет, в конце – 41 год» [Камю 1990: 517]. Камю выписывает две фразы из ранней повести Толстого «Юность»:
Толстой: «Сильный западный ветер поднимал столбами пыль с дорог и полей, гнул макушки высоких лип и берёз сада и далеко относил падавшие жёлтые листья» (Детство). Там же: «Если бы в тяжёлые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку (матери), я бы не знал, что такое горе» [Камю 1990: 481–482].
А. Камю согласен с мнением французского автора: «…Русские романы «источают поразительный аромат достоверности» (слова Делакруа)» [Там же: 528].
Кажется, А. Камю понимает, почему русские создали великую художественную литературу, а к профессиональной философии они пришли только во времена Серебряного века, да и то создали философию на религиозной основе.
Мыслить можно только образами. Если хочешь быть философом, пиши романы [Там же: 198].
Почему я художник, а не философ? (подчеркнём, пишет это философ. – А. Х.). Потому что я мыслю словами, а не идеями [Там же: 421].
А. Камю обратил внимание на непереводимое на европейские языки русское слово воля: «По-русски воля означает и 'волеизъявление' и 'свобода'» [Там же: 475]. Свобода зависит от других, а воля – только от тебя.
В заметках А. Камю находим своеобразные переклички с другими мыслителями. «Понять – значит сотворить» [Там же: 425]. Как это похоже на мысль М. М. Пришвина: «Увидеть – значит изменить». Хрестоматийным стал тезис М. Хайдеггера: «Язык – дом бытия». У Камю эта мысль выражена конкретно и личностно: «Да, у меня есть родина: французский язык» [Там же: 550].
Перелистаем записи замечательного английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма (1871–1965). О них сам Моэм говорил так: «Я записывал лишь то, что полагал полезным в будущем для своей работы, и хотя там, особенно в ранних записях, много личных
