затем настал черед философии. Позже Любищев понял, что ему не обойтись без истории, без литературы. Для всего этого нужно было изыскивать новые ресурсы времени. Поскольку человек творчески работать по четырнадцать-пятнадцать часов в сутки не может, нужное время следовало искать внутри самого времени, то есть правильно использовать рабочее время. В итоге родилась Система жизни, основанная на учёте времени и на контроле за выполненной работой.
Писателя потряс диапазон знаний, который даже трудно определить. «Заходила речь об английской монархии – он мог привести подробности царствования любого из английских королей; говорили о религии – выяснялось, что он хорошо знает Коран, Талмуд, историю папства, учение Лютера, идеи пифагорийцев… Он знал теорию комплексного переменного, экономику сельского хозяйства, социал-дарвинизм Р. Фишера, античность и бог знает что ещё. Это не было ни всезнайством, ни начетничеством, ни феноменом памяти» [Гранин 1989: 487]. Обширная переписка Любищева с коллегами свидетельствует об уровне гуманитарных знаний биолога. Он спорил о Данте, читая его в подлиннике, наизусть. По памяти приводил фразы из античной классики (Тит Ливий, Сенека, Платон), знал Гюго и Гёте, блестяще ориентировался в русской литературе. Изучив главные труды философа И. Канта, написал критический этюд [Там же: 525]. Учёный берётся за трактаты о Марфе Борецкой, садится за труд об Иване Грозном, пишет пятьдесят страниц «Замечаний о мемуарах Ллойд-Джорджа». Д. Гранин так объясняет целесообразность подобных профессиональных отвлечений: «Существует древняя поговорка: врач не может быть хорошим врачом, если он только хороший врач. То же с учёным. Если учёный – только учёный, то он не может быть крупным учёным. Когда исчезает фантазия, вдохновение, то вырождается и творческое начало. Оно нуждается в отвлечениях. Иначе у учёного остаётся лишь стремление к фактам» [Там же: 543].
Прежде чем посоветовать медленно и внимательно проштудировать сравнительно небольшую, но весьма насыщенную информацией повесть Д. Гранина, не удержимся от соблазна напомнить себе и потенциальному читателю пассаж писателя о времени: «Меня поражала у Любищева смелость, с какой он обращался с плотью Времени. Он умел ее осязать. Он научился обращаться с пульсирующим, ускользающим «теперь». Он не боялся измерять тающий остаток жизни в днях и часах. Осторожно он растягивал Время, сжимал его, стараясь не уронить, не потерять ни крошки. Он обращался с ним почтительно, как с хлебом насущным; ему и в голову не могло прийти – «убивать время». Любое время было для него благом. Оно было временем творения, временем познания, временем наслаждения жизнью. Он испытывал благоговение перед Временем. Оказалось, что жизнь вовсе не так коротка, как это считается. Дело тут не в возрасте и не в насыщенности трудом. Урок Любищева состоит в том, что можно жить каждой минутой часа и каждым часом дня, с постоянным напором отдачи. Жизнь – долгая-предолгая штука. В ней можно наработаться всласть и успеть многое прочитать, изучить языки, путешествовать, наслушаться музыки, воспитать детей, жить в деревне и жить в городе, вырастить сад, выучить
