ер Аддерли с интересом спросил:
– Что же в нем такого странного, в твоем Эдварде?
– Па, Тедди – это от Теодора, не от Эдварда. Полное имя у него именно такое – Теодор Гастингс.
– Гастингс? – воскликнул отец со смесью благоговения и ужаса. – Он что, родственник знаменитых графов Хантингдонов?
– Ха, родственник! – Джонатан хлопнул себя по коленке, весьма довольный произведенным эффектом. – Не просто родственник, а старший сын нынешнего графа.
– То есть будущий граф, – подытожил мистер Аддерли. – Уже одно это кажется странным. Что делает потомок старинного аристократического рода в академии святого Августина рядом с детьми нуворишей вроде нас?
– О, дорогой! – возмутилась миссис Аддерли. – В академии найдутся представители и других аристократических фамилий! И вообще, не хотите ли вы сказать, что мы отправили сына учиться во второсортное заведение?
– Очень солидное заведение, – возразил мистер Аддерли. – Но это не отменяет того, что путь в высшее общество нам заказан, а они не снизойдут до нас. Деньги деньгами, а происхождение по-прежнему ценится больше. И это правильно. Каждый старинный английский род – часть нашей великой истории…
Джонатан и девочки закатили глаза, предвидя лекцию о наследии Англии минимум на четверть часа.
Антикварные напольные часы пробили семь. Осторожно держа поднос с чаем и десертом, в столовую вошла экономка семейства Аддерли – миссис МакБрайд, которую семья звала просто Мейгрид, несмотря на возраст и занимаемую должность. Мейгрид, ее племянница Гленна и повариха Агнесс составляли всю женскую прислугу в доме.Мистер Аддерли, одержимый традициями и интересом к чистокровному дворянству, мечтал о целом штате прислуги, но супруга каждый раз остужала его пыл, когда он заговаривал о паре лакеев и дополнительных горничных.
Хэтти Аддерли (тогда еще Бенсон) выходила замуж не за богача, а за простого бакалейщика, поэтому их теперешнее положение до сих пор смущало ее. При всей природной доброте и душевности, она пыталась быть строгой с детьми и даже с мужем, когда это касалось поведения и манер.
Хотя отрицать преимущества такой жизни было бы в высшей степени неблагоразумно. Бакалейные лавки Аддерли теперь открылись по всей Англии, а семья перебралась из Ланкастера в Лондон. Они обзавелись небольшим викторианским особняком в западном квартале Кенсингтона. Особняк прекрасно обставили. Дети получали подобающее образование.
Старший сын, Джонатан, в этом году поступил в не так давно основанную академию святого Августина за городом. Это было поистине революционное учебное заведение со смешанными классами, где юные леди получали знания вместе и наравне с молодыми джентльменами.
Пятнадцатилетние двойняшки Шарлотта и Анна тоже готовились к поступлению в академию через два года. А пока что приходящие на дом учителя образовывали девочек по части традиционных дамских наук. Пение, музыка, живопись, этикет, танцы и французский – всему этому обе леди были обучены в достаточной степени.
Строго говоря, двойняшками девочек только называли. На деле же Анна Рейнвуд не была родной дочерью четы Аддерли. Мать ее умерла при родах в госпитале Ланкастера. Миссис Аддерли познакомилась с ней всего за несколько часов до этого, пока обе мучились схватками. Грустная черноволосая мисс Рейнвуд успела рассказать, что у нее никого нет в целом мире, а отец будущего ребенка бросил ее, едва узнав о беременности.
Спустя пару дней мистер Аддерли забрал домой добросердечную жену и двух девочек, родившихся в один день. Удочерив Анну, семья Аддерли не стала давать ей свою фамилию. У Анны хранилась шкатулка с вещами родной матери, найденными в комнатушке, которую та снимала. Ничего особенного: старое, не очень четкое фото и потускневшая брошь. Миссис Аддерли просто не хотела, чтобы та милая молодая женщина была забыта. Раз в год они с Анной отправлялись в Ланкастер, чтобы положить цветы на ее могилу.
Несмотря на то что от Анны никогда не скрывали правду, она не чувствовала себя в семье ни сиротой, ни приемышем. Ее растили так же, как и родную дочь. Когда Анне было около девяти лет, она, правда, перестала называть приемных родителей мамой и папой, но по-прежнему звала сестрой Шарлотту, с которой они всегда были неразлучны.
А став немного старше, Анна осознала, что есть огромное преимущество в том, что она Рейнвуд, а не Аддерли, потому что Джонатан стал ее первой любовью. Она следовала за названным братом тенью, ловила каждое слово и смеялась над всеми его шутками. Такая трепетная преданность не оставалась без внимания, и Джонатан симпатизировал Анне настолько, насколько можно этого ожидать от семнадцатилетнего джентльмена. Ведь, как известно, молодые люди в этом возрасте гораздо меньше предаются романтическим мечтам, чем девушки.
Именно возвращение Джонатана заставляло Анну сегодня за ужином краснеть, бледнеть и хихикать вместе с Шарлоттой, хотя обычно
