кошель крепче! – бросил Метелл слуге, когда они вышли на эту оживленную и беспокойную улицу.
Субура, как всегда, бурлила и шумела, воровала и торговала, дралась, смеялась и любила, и продавала, продавала, продавала всё подряд: от заморских фруктов до приворотных зелий, от краденой одежды до пирожков с дохлятиной, от редких манускриптов, до дешевой плоти. К Метеллу и Созию сразу же прильнули две стриженые «наставницы», вполголоса намекая на райские блаженства, которые можно было получить прямо тут же и притом задешево,
– Задешево я не хочу, – усмехнулся Клавдий.
– А я – не могу, – вздохнул Созий.
Не доходя до Субурского взвоза, они свернули в боковую улочку, которая позволяла добраться до дому более коротким и спокойным путём. Свернули – и остановились перед величественным храмом с колоннами нумидийского мрамора.
– «Юпитеру Охранителю», – прочел Метелл надпись на фронтоне.
Откуда ни возьмись вынырнул чернявый коротышка-гид.
– Не желают ли почтеннейшие путешественники осмотреть храм? – затараторил он, льстиво улыбаясь. – Он был выстроен в прошлом году на месте сторожки, где наш божественный цезарь прятался в молодости от солдат пропойцы Вителлия. Всесильный Юпитер отвел глаза кровожадных убийц от сундука, где он прятался, и наш император был спасён для Рима и для народа…
– Его бог спас, а вот нас покарал, – бросил на ходу какой-то прохожий и поспешил затесаться в толпу.
– Кинь ему асс, – сказал Метелл Созию и обернулся к гиду. – Прости нас любезный, но в нашем городе мы привыкли ориентироваться сами.
Однако Созий стоял с растерянным видом и ощупывал себе грудь и спину,
– Тебе не иначе как жук заполз за пазуху.
– Нет… – испуганно отвечал тот. – Господин… деньги! Они лежали тут, а теперь…
– Я ведь сказал тебе: держи кошель! – рассердился Клавдий. – Балбес, олух, тупица, мерзавец! Погоди же, придем домой – растянут тебя на лавке! Сколько там было?
– Сто двадцать два сестерция и двенадцать ассов.
– Ладно, пустяки, не хнычь, – буркнул Клавдий, обнаружив, что с его пояса также исчез кошелек с полутора сотнями серебряных денариев. – Сотней больше, сотней меньше. Это по нынешним меркам не деньги.
Но вот и улица Сапожников, вполне оправдывающая свое название, ибо была наполнена гулким стуком молотков и тяжелыми запахами кожи и краски. На перекрестке высилась уже изрядно поблекшая статуя Аполлона «Сандального», от него налево едва виднелось приземистое здание храма Матери-Земли, а за ним уж виднеется темно-красный, немного мрачноватый фасад родного дома.
При их приближении поднялся грязный старик, сидевший на цепи у самых дверей и прошамкал:
– Как прикажете доложить?
– Хрисанф! – воскликнул Клавдий, узнав своего старого педагога. – Что ты здесь делаешь?
Старик поднял гноящиеся глаза, и слезы потекли
