смог.
– Возвращаемся, – простонал он, и озадаченному управителю пришлось перевезти его на лодке обратно.
Чрезвычайно встревоженный вернулся боярин домой. Там он осмотрел свои ноги. Все было как всегда.
Вечером того же дня он снова вышел во двор и бросил взгляд на противоположный берег, и тут ощутил словно ужасный удар в грудь, так что от невыносимой боли колени его подогнулись и ему пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.
Такой же приступ случился у него и на следующий день. И еще через день. Он не мог переступить порог собственного дома, не мог ступить на землю за рекой.
И причина этой лютой хвори была ему известна.
– Это все татарин, чтоб его! – пробормотал Милей. – Он вернулся меня мучить.
На самом деле его догадка была куда вернее, чем он сам предполагал.
Он и вообразить не мог, что однажды прошлой осенью, темной, беззвездной ночью, Пургас-мордвин прокрался к его пустому дому, ловко и искусно вскрыл доски на пороге у входа и похоронил под ним, на глубине двух локтей, голову Петра-татарина так, что, входя и выходя, Милей непременно на нее наступал.
Даже Янка так и не узнала, что ее муж сокрыл голову Петра-татарина в земле на пороге Милея.
Однако, когда мордвин завершил задуманное, на его лице застыло выражение странного, почти дьявольского удовлетворения, которое поразило бы всякого, кто смог бы увидеть его во тьме.
«Если они узнают о голове, то это тебя, боярин, обвинят в убийстве, – прошептал он, – тебя, совратителя моей жены».
Он всегда догадывался о связи Янки с боярином. Теперь они с Милеем были квиты.
Но хотя Милей ничего не знал о захороненной под его порогом голове Петра, его мучения только усилились. Он почти не в силах был выйти из дому.
«Не переселиться ли мне на время к управителю? – подумал он. – Но как это объяснить? Скажу, что мой дом заполонили муравьи или мыши».
Он и сам понимал, что говорить сейчас о муравьях смешно. К тому же какая радость ему жить здесь, если он даже не мог ступить на свою лучшую землю?
«Придется мне из Русского уехать», – решил он.
На следующий день с утра он велел подать коня и, садясь в седло, объявил тиуну: «Вернусь летом».
Однако не успел он отъехать и полверсты от деревни, как его конь внезапно испугался, стал на дыбы и сбросил его, да так, что он упал на какие-то корни и сначала подумал, что сломал ногу.
Но все это померкло по сравнению с тем потрясением, которое он испытал, когда его конь покосился куда-то, пронзительно заржал от страха и метнулся в противоположную сторону.
Милей повернул голову, пытаясь понять, что же так напугало его коня, и тут из-за деревьев показался конь невероятных, сверхъестественных размеров.
Он был серой масти, с черной гривой и с черной полосой вдоль хребта. Он выбежал из леса и проскакал поперек тропы за конем Милея.
Проскакал, не стуча
