буркнул кабан тихо-тихо, так аккуратно, что, кажется, и не стоило вовсе открывать ему рта.
– Что вы с ними сделали?! – угрожающе подался вперед Рони, не зная, бояться ему или уже оплакивать то, чего стоило испугаться раньше.
– Мы, – оскорбленно бросил Виктор, – ничего.
Кабан с жаром закивал:
– Не успели бы, пока тебя пасли.
Рони по привычке втянул воздух носом и издал какой-то жалобный всхлип вместо задуманного рыка:
– Если хотя бы один волосок, да хоть… с любой из голов, я вас…
Целиком его угрозу услышал только кабан – Виктор без намека на раскаяние повернулся спиной и покинул комнату. Дверь захлопнулась тихо, не грубо. Будто и сквозняка у коршунов не водилось.
– А… – Рони так опешил, что надолго прилип взглядом к безучастной двери.
Рони Младший. Заберись хоть на самый высокий шкаф к пяти годам, или башню Хэлт в свои двенадцать. Младший, ненужный, пустое место. Никто не воспримет всерьез – пыжься ли, грозись.
Мир зашевелился вместе с тычком кабана – опять эта увесистая лапа на плече: толкает, помыкает. Оторвать бы ее, и…
«Кого б ты еще испугал, кроме себя самого, мелюзга», – сказал как-то братец. Сказал – на всю жизнь одарил.
– Двигай, ну. Заснул, что ли? – потормошил его кабан, и Рони не сразу заметил, что руки ему освободили: вот иглами колется кровь, вернувшись в сосуды. Не боятся его совсем, и правильно делают – не убийцей уродился, да и старшим всех подвел.
Первые шаги до двери дались со скрипом: и не только от половиц. Пробежать половину города, а то и более – задачка не из легких. Под кожей все горело. Тело, почуяв отдых, сдало все позиции и явно мстило за марафон. К нему присоединилась и голова, упорно бодаясь с реальностью. Рони не верил.
Не верил тому, что выберется малой кровью. И тому, что спускались они в сырой подвал к его стае, а не каким-то недотепам, что к Рьяным отношения не имели. А потом, уже добравшись под конвоем к последней лесенке вниз, не поверил, что ушли его родные, миновав заслон из десятка жандармов.
– Просили же тебя, сто лет под небом, – Рони в Распорядителя и до того не верил, но в этот раз – совсем обозлился, будто сам себя обманул.
Проси – не проси, все одно. Что у графа, что у виконта, что у самого Распорядителя и всех его духовников.
На ржавеющей железно-бетонной лестнице, Рони поверил в худшее.
С чего бы не верить, что звери, стрелявшие в спину, не побрезгуют и заложников брать? Или, что не станут калечить беззащитных, только его носом отделавшись? С чего бы не верить, что кто-то из воробьев уже не вернется по его вине?
– Не хлебай сопли, – отчего-то смилостивился кабан. – Живы твои бандиты.
***
В подвале Кабан красочно расписал, как разделили воробьев по двум клеткам. Только и не пояснил, для чего. Первым делом причиталось
