горбатая и косматая тень – корявые руки свесились почти до земли, глаз не видно под длинными космами, сквозь тело видны трава и камни на склоне холма.
Полевик!
И почти тут же с пронзительным треском повалилось сразу два дерева – заранее подрубленные, конечно. Одно – впереди, и одно – позади. Медленно-медленно, потом всё быстрее, и наконец, грянулись с грохотом, ломая чапыжник и подрост. Шарахнулись, прядая ушами, кони. И почти тут же засвистели стрелы.
Волкомир!
Завыл лесным волком, заухал по-лешачьи Житобуд, прянул на коне к чапыжнику, прикрываясь щитом, с храпом повалился конь, щедро кропя кровью папоротники – подкосились колени. Но дедич уже прыгнул с седла прямо в ивняк, рубанул мечом с торжествующим воплем. Ринули следом и остальные вятичи, завертелась схватка в непроходимой гуще кустов. Рубились на мечах и топорах, в лесной тесноте, «житобудичи» ломились сквозь чапыжник тесно, плечо к плечу.
Двое дедичей сошлись лицом к лицу, ударили в щиты. Мелькнул перед глазами Житобуда злобный оскал Волкомира, жёлтые зубы бешено щерились в рыжей бороде, серые глаза недобро глядели из-под низкого края шелома. Сшибся оцел, высекая искры, по щиту Житобуда грянул удар, тяжёлый, словно скала. Но Житобудов меч уже летел в лицо северского дедича. Кувыркнулся сорванный ударом шелом, хлынула кровь на папоротники. Житобуд выпрямился, огляделся – дружина Волкомира погибала, последних северян вятичи добивали под огромной корявой берёзой.
Богуш не успел скрестить оружие ни с кем. Слишком всё было быстро. Он даже спешиться не успел.
От потоков крови на траве и кустах его слегка замутило.
Никогда до того война и смерть не подходили так близко, ни три года назад, когда «блюссичи» хотели убить его и посестру Сванхильд, ни потом, когда он вместе с «рогволодичами» гонялся по Волчьему морю за Мстиславом, ни в прошлом году, когда Ходимир схватился под Москвой сначала с Кучко́, потом с Мономахом.
На поляне всё ещё свистел и верещал полевик, и свист этот постепенно становился похожим на скулёж. Ишь, даже и нелюдь местная на их стороне, – подумал Богуш, устало, борясь с тошнотой. – Хотя чего удивляться – они здесь хозяева, и «волкомиричи» им дарили краюхи хлеба, когда шли на охоту и за грибами-ягодами. Вот и помогает нелюдь своим людям, знакомым.
– Кто-нибудь ушёл? – хрипло спросил дедич Житобуд, крупно сглатывая и дико озираясь, словно и он тоже впервой побывал в такой рубке.
– Никого, господине!
Из леса выбрались обратно на поляну. Резали дёрн топорами, рыли яму, выбрав ложбинку поглубже, укладывали тела северян, присыпа́ли землёй и заваливали дёрном. Проходили мимо костров, очищаясь от смерти.
Над поляной тянуло запахом жареного мяса, в котлах глухо булькала каша, вои грызли сухари, а немногие, у кого сохранился – жевали зачерствелый хлеб. Зашипело в ковшах добытое в усадьбе Волкомира пиво – стоило помянуть храброго противника, чтобы душа его там, за чертой, была спокойна.
