оказалась, а мы кружками пытались поить. Думать же надо было! А мы молодые, сами ничего еще не знаем. Ой, было всякое, да прошло. Совсем ничего не съела! – покачала головой в мою сторону.
– Неголодная я, мам.
– В угол сейчас поставим! – продолжал смеяться отец, грозя указательным пальцем.
Мама зазвенела тарелками, стала их мыть и расставлять на сушилку – ровно, тарелка к тарелке, как любила. Дисциплина была бы ее вторым именем, если бы она стала стендапером. Мила Дисциплина Демидова. И репертуар про мужа слесаря и дочь повесу.
– Завтра я тебя будить не буду! – тонко намекнула, сказав в лоб.
– Ладно, мам, сама встану.
Да по-любому просплю, так, скорее всего, и будет. Ни одна суббота не начиналась у меня так рано, как начинались пары в университете. Завтра я вернусь домой, и всё у меня будет хо-ро-шо, а та двадцатилетняя Машка снова опоздает в универ.
– У меня сериал! – домыла мама последнюю, поставила ровно и поспешила в спальню.
– А у тебя что? – спросила у внимательно тыкающего по кнопкам папы.
Он сделал звук телевизора громче.
– А у меня «Поле Чудес».
Я еще долго сидела на кухне, рассматривала предметы, стены, отца, слушала неизменные интонации ведущего из ящика. Лампочка в торшере у окна замигала и отключилась.
– Потом поменяю, – махнул в ее сторону отец.
Календарь на стене врал уже как год. Так давно хотелось сказать эти слова важные, но как будто не получалось. За окном затихали дети и машины, заканчивался день. Сверчки под окнами делали звук своих голосов громче, а глаза мои как будто пеплом засыпало: то моргала, то щурилась. Любой звук был обманчив, мы ведь до сих пор со временем играли в «правду или действие». В темной комнате только экран мигал, и тихо так стало, что я слышала, как на глубине идет вагон метро, которого сродни не было в этом городе. Но в моей голове он гудел, отбивая ритм по рельсам. В спальне громко хлопнула дверь, дрогнули провода на холодильнике за телевизором. Глаза широко открыла уставшие.
– Иди ложись.
Наблюдал за мной. Заметил.
– Пап, – обняла его за плечи, – я тебя так сильно люблю.
– И я тебя люблю, – хмыкнул от удивления, что смог это произнести.
– Если вдруг я стану плохой дочкой, скажи мне об этом, пожалуйста.
– Да хоть сейчас! Ты когда в последний раз протирала пыль в кухне?! Смотри, слой снимать можно с полки! – провел он по почти пустой книжной полке над головой.
– Ой, ну ладно тебе.
Коснулась в последний раз его темных жестких волос и вышла, чтобы снова не разреветься. Мы будем счастливы теперь и навсегда.
Я, когда уехала в Москву, быстро влилась в корреспондентский ритм. Кулагин бросил в пучину с головой и сказал: «Выплывешь – будешь работать, не выплывешь – так и останешься за бортом». Я выплыла. Плавала я неплохо во всем этом потоке информации, еще и из трюма доползла до верхней палубы. Одной из первых историй, которые я снимала,
