– ничего подобного. Она быстро привыкла.
Большевиков вспоминали, как анекдот. Да и мало кому их было вспоминать – за годы Великой Войны город обезлюдел и его строили почти заново.
Крепость была окутана тайной, Целестина видела её только издали. Длинные красные стены казарм тянулись через всю линию горизонта.
На главной площади было куда интересней, она вполне могла бы достойно украсить какое-нибудь немецкий вольный город. А нарядных особняков, как в колонии Нарутовича, не найти даже в Варшаве.
От роскошной площади в обрамлении трёх административных районов расходились бульвары, переходя во вспученные улочки. Тамошние одноэтажные домики были похожи на сундуки, а внутри кварталов шелестели яблони палисадников.
В этих домах, особенно ближе к гетто, было определенно что-то таинственное.
А если пойти дальше по Шоссейной, то буквально через пару кварталов железной дороги город вдруг превращался в типовую деревню с курицами в огородах и коровами, которые провожают тебя сонными глазами. Здешняя жизнь была непонятной, но какой-то очень простой и не загадочной – несмотря на то, что среди жителей еврейского квартала было немало знатоков каббалы.
Гимназистке из колонии Нарутовича делать там было нечего. Так что Целестина была там только пару раз. В шести кварталах вокруг главной площади можно было отыскать всё, что нужно девице её лет – Городской Сад, симпатичные лавочки и кинематограф.
Всё это было новым, свежим и уже немного таинственным. И за эту таинственность Целестина была готова простить городу всё: и лужи на дорогах, и коз в городском саду, и даже обязанность изучать на литературе поэзию Яна Кохановского.
Дома тоже было хорошо, хотя пани Анна Констанция наводила жути. Повар и горничная забавляли даже своими недостатками.
Единственной проблемой был восемнадцатилетний Андрусь, ещё один младший родственник старой генеральши. Этот невольный сводный брат порядочно раздражал.
2
Андрусь был высоким, тощим и неуклюжим, с овальной, коротко остриженной головой, которая больше походила на камень-голыш, обкатанный водой Северного моря.
Он был из тех парней, которых бы исправила военная выправка. Но вместо этого он заканчивал смешанную гимназию имени Траугутта. Ту самую, где предстояло учиться Целестине. И был очень озабочен политикой.
Он так и не решил, чем заниматься после гимназии. Целыми днями сидел в своей комнате на втором этаже, прикуривал папиросы от зелёной лампы и рассчитывал по атласу возможные военные блоки.
За ужином разговор начинался с городских новостей. Но бабушка Анна Констанция знала, к чему идёт, и вовремя умолкала. Чтобы молча жевать, слушать и наблюдать, как Андрусь доходит до белого каления.
Целестина так и не поняла, как она к этому относится.
Андрусь не понимал, как можно идти на службу. Или в училище. Или поехать куда-то, поступить в университет.
