style="font-size:15px;"> Гимназисты переглядывались. Но возражать никто не рискнул.
– И помните – у коммунистов обширный опыт подпольной работы. Что бы с вами ни случилось, куда бы вас не забросила судьба, и кто бы не пришёл на вашу землю – мы будем продолжать учиться и жить так, как учит нас партия. В подполье, в изгнании и в любых обстоятельствах – мы и партия придём вам на помощь, свяжем вас, как невидимая сеть, которая объединяет всех трудящихся мира, весь угнетённый рабочий класс. Мы – с вами! Я – с вами!
Беда,– подумала Целестина,– А нас он спросил, хотим ли мы быть с ним? Такой как влезет на плечи, – так и будет на тебе до самой могилы кататься.
И тут же устыдилась своих мыслей. Понятно же, что пан директор не собирался издеваться над своими учениками. Пан директор и правда верил в то, что говорил. Пан директор и правда решил, что раз пришли коммунисты – всем надо быть за коммунистов, а поступать иначе – значит идти против истории.
А директор всё говорил и говорил:
– С сегодняшнего дня и до уточнения военно-политического положения уроки Закона Божьего в гимназии имени товарища Траугутта отменяются. Вместо них будут уроки политинформации. Прошу готовиться к ним строго по новейшим газетам… коммунистического направления. Эти газеты теперь стали легальными. Списки вам зачитают.
7
В полночь Целестина открыла глаза и поняла, что уже не уснёт.
В доме происходило что-то важное. Он не видела в темноте, и звуки ночи из сада и города были самые обычные. Но Целестина чувствовала кожей – происходит что-то важное. И она должна была узнать, что.
Девушка открыла дверь, выглянула из комнаты. На всём втором этаже – тишина.
Только внизу, под перилами, проступило алое зарево.
Целестина шагнула ближе и увидела, что прямо в прихожей горят четыре канделябра лучших свечей, расставленных по квадрату.
В середине этого квадрата стояло широкое просторное кресло. В нём сидела старая Анна Констанция с безукоризненно прямой спиной, словно королева на троне.
Перед ней, на небольшом столике – трубка, кисет с табаком и тот самый мешочек с красной землей из синагоги.
А напротив неё, среди пляшущих по коридору теней, стоял Андрусь, похожий на провинившегося младшеклассника. И в чём-то пытался её убедить.
Но при этом был одет в осеннюю гимназическую шинель с тёплым воротником, а у его ног на паркете стоял дорожный чемодан. Это придавало словам двоюродного брата определённый вес.
– Они всё, всё запретят, вот увидите,– говорил Андрусь,– Эти интернационалисты этого и хотят – уничтожить и унизить наши национальные флаги и символы. Теперь не просто флаг не поднимешь – теперь даже мак рисовать нельзя.
– Может, оно и к лучшему. Из маков делают опиум.
– Но не из красных.
– Можно и из красных. Только получится меньше.
– Бабушка,
