и ничуть не напоминало паническое бегство. «Хорошо они бились со своими деревянными пиками, концы которых были закалены на огне! Хорошо и стреляли из луков и метали дротики!» – вспоминал впоследствии раненный в той первой стычке Берналь Диас дель Кастильо, автор «Правдивой истории завоевания Новой Испании».
Однако настоящее крещение боем ожидало конкистадоров 14 марта. В надежде решить все генеральным сражением совет касиков стянул к захваченному испанцами городу значительные силы. По мнению Берналя Диаса, «число неприятеля было столь велико, что на каждого [испанца] приходилось сотни по три, и все окрестные поля кишели людьми. Брось каждый из врагов лишь по горсти земли, и [испанцы] были бы похоронены под земляным холмом».
Воинство же Кортеса составляло всего 508 пехотинцев, 32 арбалетчика, 13 аркебузиров, около сотни матросов и еще две сотни рабов, преимущественно принадлежавших самому Кортесу. Главной ударной силой испанцев были 10 пушек и 4 фальконета, но основную надежду Кортес прозорливо возлагал на конницу. В его распоряжении находились целых 16 кавалеристов – ничтожно малое количество на фоне десяти или пятнадцати тысяч индейских воинов…
И все же именно внезапный тыловой удар вооруженных пиками всадников в тяжелых доспехах решил исход битвы. «Маленький отряд его произвел чудеса. Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник – одно существо, могучее и беспощадное. Вот тут-то они и дрогнули…» – так описывал финал сражения Берналь Диас. На поле боя осталось лежать более восьмисот павших индейцев: «Большинство погибло от мечей и копий, многие от артиллерии, аркебуз и арбалетов, но больше всего поработала конница».
Испанцы в тот день потеряли убитыми всего двоих – вдобавок к тем двоим, что сложили головы в первых стычках. Казалось, разгром был полный, но Кортес был вне себя. Быстрота, с какой жители прибрежной провинции собрали армию такого устрашающего размера, позволила лидеру испанцев понять, что они вторглись в густонаселенную страну, где, в отличие от ее защитников, он не имел возможности оперативно восполнять боевые потери. Каждый убитый испанец мог стать фатальной брешью в строю железнобоких. Еще страшнее было лишиться лошадей – оружие индейцев, бессильное против стального доспеха кавалеристов, представляло вполне реальную опасность для их животных, пятеро из которых получили в минувшем бою легкие ранения.
Здравый смысл подсказывал Кортесу, что после успешной демонстрации силы испанского кнута следует предложить аборигенам и пряник. Часть взятых на поле боя пленных он отпустил к их вождям в качестве парламентеров. В результате перемежаемых угрозами переговоров стороны заключили зыбкий мир. Индейцам позволили похоронить своих погибших товарищей, а испанцы получили богатые дары: провизию, золото и 20 юных красавиц.
Одна из них, по имени Малинче, стала для Кортеса не только наложницей, но и неоценимым источником сведений[60] о землях, которые он собирался завоевать.
В современной Мексике ее имя стало нарицательным – термином «малинчизм» презрительно называют предательство собственной культуры и сотрудничество с врагом. Менее категоричные историки, напротив, иногда называют Малинче «матерью мексиканского народа», ведь сын, рожденный ею от Кортеса, был первым известным истории ребенком, в жилах которого смешались индейская и испанская кровь.
