драпировки; меня снова поразила ее необычайная красота. Перед фотографией стояла роза в рубиново-красной стеклянной вазе. В углу снимка я увидел надпись золочеными буквами: «Студио Подеста, Венеция».
– Инспектор!
В дверях стояла мисс Марчвуд и смотрела на меня с нескрываемым неодобрением. Что ж, полицейские, как известно, суют нос в чужие дела. В этом мы мастера. И пусть хозяину это не понравится, придется потерпеть.
– Мистер Бенедикт вас примет. Я провожу вас к нему.
Когда я вошел, Бенедикт встал с кожаного кресла мне навстречу. Кабинет, как и остальные помещения в доме, был погружен в траур, но здесь в щель между шторами проникала тонкая полоска света. Как и везде, зеркала и окна были занавешены черным. Впрочем, большой портрет Аллегры маслом, висевший над каминной полкой, не был закрыт. На портрете, как и на фотографии внизу, она выглядела очень молодой. Художник изобразил ее в саду, на фоне голубого неба, яркого солнца и вьющегося винограда. Она снова была в белом платье; у нее на коленях лежали цветы, которые, видимо, были только что срезаны.
– Моя жена была настоящей красавицей, – тихо сказал Бенедикт.
От смущения я невольно выпалил:
– Простите, пожалуйста. Я не хотел показаться невежливым или грубым… Миссис Бенедикт, как вы и говорите, была очень красивой женщиной… все остальные картины в доме завешены.
– Я не мог завесить этот портрет, – тем же тихим голосом произнес Бенедикт. – Мне казалось… завесить его – все равно что похоронить ее. Скоро мне это предстоит. Инспектор, садитесь, пожалуйста.
Он жестом указал мне на кресло, а сам опустился на прежнее место. Он сидел спиной к окну, поэтому я не мог как следует видеть его лица. Весь свет, хотя его и было мало, падал на меня, поэтому Бенедикт находился в более выгодном положении. Я невольно подумал: не нарочно ли он так это устроил. Вдовец был невысоким и довольно тщедушным; сразу было видно, что он намного старше покойной жены. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил, что волосы у него редеют. И снова невольно вспомнил его красавицу жену, которую не смогла обезобразить даже ужасная смерть.
Я выразил ему свои соболезнования. Бенедикт выслушал меня довольно равнодушно. Мое сочувствие его не трогало. Ему было достаточно собственного горя.
– Миссис Бенедикт итальянка? – спросил я.
– Да, – кивнул он. – Как видите, в нашем доме много картин. Все потому, инспектор, что я занимаюсь произведениями искусства, как вы, наверное, уже знаете. У меня галерея на южной стороне Пикадилли, рядом с… – Он замолчал и после паузы продолжал: – Рядом с боковым входом в Грин-парк.
– Вы были у себя в галерее в прошлую субботу?
Бенедикт покачал головой:
– Нет, по выходным я никогда не езжу в Лондон. Видите ли, почти все мои клиенты в пятницу вечером разъезжаются за город.
– В свои загородные дома и усадьбы?
– Да, –
