style="font-size:15px;"> – Нет!
– Да!
– Нет! Нет-нет-нет-нет… я потому и бросила, – всхлипывает она сквозь шёпот, —Что руки не слушаются… и не могу я… и больно мне до одурения, когда я вижу как другому больно! Нет. Не могу я это…
– Но смогла! – торжественно поднимаюсь в вертикальное положение, на всякий случай придерживаясь за диван, – Видишь!
Пламя свечи неверно колеблется, но замечаю, что глаза её зажмурены. Делаю пару шагов – нога не гнётся, но боль такая тупая и далёкая… ходить вполне можно. Беру свечу. Нужно сделать ревизию и проверить: что есть, чего нет… И подумать, что делать дальше. На душе спокойно, умиротворённо. В такой милой и уютной квартирке при свечах кажется, что нет никакого апокалипсиса, вируса, убежищ. Хочется чаю и послушать истории – как это было в детстве.
На кухне есть немного воды, много еды. Полотенца, одежда, лекарства. Моего размера правда нет, но если… Возвращаюсь в комнату спросить у Саши про соседа морфиниста, но вижу, что она спит.
Ладно.
Выхожу на лестничную площадку, дёргаю соседскую дверь – отрыто. Ступор. Первая мысль – там кто-то есть, но её тут же обгоняет вторая… Чтобы её проверить, дёргаю вторую дверь – тоже открыто. Тогда всё понятно. Похоже, людей собирали в убежище принудительно. Это вполне в их духе – пройти по всем квартирам и забрать всех, кто хочет просто умереть у себя дома.
Открываю ближнюю дверь и прохожу в прихожую. Ещё с того времени, когда был простым монтажником помню это ощущение… когда за день заходишь в десятки разных квартир. У каждой из них свой запах. Я научился по этому запаху определять, кто здесь живёт. Похоже морфинист дядя Серёжа жил тут. Запах смерти с послевкусием лекарств и слёз. Прохожу в комнату, открываю шкаф и даже не могу притронуться к одежде. Если и подойдёт – я не смогу это носить. Не моя это жизнь. Смотрю на ногу. Повязку едва прикрывают лоскуты от штанины.
– В таком виде как-то не комфортно… Ладно.
Выхожу из квартиры и спускаюсь вниз. Идти по лесенке всё же больно. Держусь за перила и прыгаю здоровой ногой. При каждом прыжке в ноге пульсирует и ноет. Три этажа – это совсем не много. А там метров двести и машина. В ней вода, шоколад и запасная одежда.
Аккуратно открываю подъездную дверь и выглядываю. Тишина. Несколько секунд стою неподвижно и не понимаю, что именно меня так смущает. Тихо. Настолько тихо и темно, что всё это кажется нереальным. Я не видел город таким. Нет лая собак, гула полуночного стритрейсера, далёких торопливых шагов, ворчания алкашей на лавочке. Ничего. В этом городе поселилась пустота и тьма. Смотрю на небо – из-за плотных облаков показался краешек луны и пустынный мрачный двор стал ещё более ненастоящим. Я медленно прикрываю за собой дверь и делаю шаг. Шорох подошвы по бетонной плите такой громкий, что я начинаю оглядываться – не зажгутся ли сейчас окна в домах? Разве можно так шуметь в такую ночь? Делаю ещё один шаг. Окна смотрят на меня черными дырами осуждения, но молчат. Значит пусть терпят.
Я засовываю руки в карманы и решительно иду в сторону площади. Нарушенное волшебство ночи оторопело отступает.
