и остались, сколько Иторе Всемилостивой ни молись, а покуда сам с собой в мире не заживёшь, будет тебе от той жизни одни наветы и страдания.
Голод, холод, мор да ржавьё соседских вил.
Не нужны для того никакие Ускользающие. Ни в прежней силе, ни в сегодняшнем жалком состоянии.
Да и гнилые боги с ними.
Брат Марион махнул досадливо рукой.
Забавно будет, что если это и правда не причуда природы, а их извечные враги запросто сгинули, выходит, инквизиторам окрест работы не переведётся, разве что сестра Ханна-Матрисия со своими товарками забросит со временем бессмысленную беготню по лесам и оврагам. Будут себе сидеть по скитам да молиться возвращению Матери. Которой – уж их поди пойми. Иторы, которая никуда вроде и не уходила, или Хеленн, что при Битве Завета обетовала нам дар единения с Иторой во самой дочери своей, Маары Многоликой.
Кто ж их знает, тех сестёр, что они там друг дружке за ужином плетут.
В братстве всё было проще. Кто вообще видел те битвы, тех матерей. А люди – вот они, живут, как могут, чем требуют всяческого духовного окормления, покуда суть неразумны они и закостенелы в пороках своих.
Брат Марион на ощупь сверился с дозорами, что висели у него на цепочке под сутаной. Механизм мудрёный, учёными механиками деланный. Но нему всякий в любую погоду однёшку с двушкой счесть может. Как же тебя там… а, вот.
Ну, добро, продвигается брат Марион медленно, да верно. Поди ближайшего хуторка должны достичь ещё засветло, там-то и начнётся его скорбный труд.
Теперь бы вон только туда подняться, и дальше легче пойдёт.
Сухой треск прервал размышления брата Мариона, заставив резко обернуться.
Звук был такой силы, что сперва показалось, будто это залп из огнестрельной мортиры, какие стоят нынче в восстановленной части фортов Илидалла, даром что до тех будет десять дён пути. Только тут брат Марион рассудил, что это скорее похоже на треск переломленной мачты, как бывает при шторме, когда два сцепившихся вантами нортсудна начинают ломать друг о друга борта. Брат Марион подвизался некогда мореманом, покуда не одумался, Додт побери, не его это, с морем воевать.
Треск снова повторился. На этот раз куда ближе. Брат Марион, пригнувшись, поманил оставшуюся где-то позади сестру Ханну-Матрисию, гляди, мол, это там, вниз по склону.
Наспех принайтовав поводья косящей глазом от страха лошадки к ближайшему стволу, чтобы с дуру не оборвала да не унеслась, брат Марион всё так же жестами показал сестре-охотнице оставаться тут и следить, а сам, подобрав рясу, ринулся в подлесок.
Небольшой уступ сыскался в паре десятков локтей, надо только свеситься ничком да поглядеть.
Снова тот же треск, на этот раз совсем рядом, так что затем было несложно расслышать характерный утробный шорох обрушивающийся вниз кроны. Так ломаются стволы деревьев, единым ударом перешибаемые
