за Ксюху.
– Ну что ты такое говоришь? Какое мясо? Какой ребенок? – ахнула Елена Ивановна, в очередной раз поражаясь дремучести сестры.
Они с Любой хоть и были родными по крови, но совсем чужими. И даже внешне не похожи. Елена Ивановна из-за сознательного аскетизма, отказа от еды и других радостей жизни, была сухой, строгой, нервной и очень нравственной. Себя она называла консервативной. Люба же, несмотря на воцерковленность, грешила, нарушала, каялась, молилась, снова грешила, но не могла себя ограничивать. Она влюблялась в батюшку, но уже через месяц «уходила» к другому, разочаровавшись в «бывшем». Убедив себя в том, что пост она выдержит непременно, Люба отрезала кусок колбасы, после чего страстно каялась и немедленно успокаивалась, не испытывая никаких мук совести.
– Продавщица в магазине попалась хамка, – продолжала рассказывать Люба, откусывая от бутерброда. – Да еще еле двигалась. Так я на нее наорала. Потом говорю про себя: «Прости, Господи, не надо было кричать, поддалась бесовщине». Вот встала с утра и думаю: «Ну пятьдесят лет, ну и что? Даже климакса еще нет». И попросила: «Дай, Господи, мне личного счастья», а потом каялась, что не то попросила. Бесовщине поддалась. Нельзя же такое просить! А с другой стороны – я же женщина. И Матронушка меня поймет. Хочется ведь! Вот попрошу и буду ждать. Говорят, очень действует. А ты Ксюху к мощам отведи, за ребеночка пусть попросит. А то сейчас девки молодые вообще родить не могут. Как проклятие на них. У нас в церкви знаешь сколько таких? Вот я удивляюсь. Мы и аборты делали, и мужики нас не жалели, драли как коз сидоровых, и ничего. Бегаем. А эти – малахольные. Послушаешь, так только молиться остается – то у них несовместимость с мужем, то кисты какие-то. Мы в наше время про кисты и не слышали. То они прижигают себе что-то, то готовятся к беременности. Вот это как, ты мне объясни. Как готовиться-то? Раньше такого не было – какие там анализы? Успевай только на чистку бегать. Ох, а Ксюха-то тоже беременная или так, вроде как по любви?
Ответов на свои вопросы Люба не ждала. Да и Елена Ивановна не смогла бы ей ответить. Единственное, что хоть как-то сближало сестер, – это желание личного женского счастья. Люба считала, что Елене больше повезло в жизни – Ксюху родила. А у нее – никого. Ни мужа, ни детей. А все потому, что не хотела, как у всех, а хотела по-настоящему. И только теперь, в пятьдесят, поняла, что надо было через церковь идти, через венчание. И рожать детей столько, сколько Бог посылал. А то, получается, всю жизнь в бесовщине прожила. Вот теперь грехи отмолит и, может, и счастье ей будет. Ведь так хочется! В их хоре поет один мужчина, тенор, очень приятный. Женатый, но с женой не живет давно. Может, у них что и получится.
Елена Ивановна соглашалась с сестрой – да, получится. Но ни за что не призналась бы ей в том, что, прогуливаясь в парке в лучшем своем полупальто и берете, искала глазами встречи с таким же одиноким мужчиной. А вдруг ее счастье близко? Вдруг рядом? Но если Люба формулировала свои желания конкретно и прямо – «мужика надо», то Елена Ивановна мечтала о романтике,
