крови израильтян, прикидывался драматургом. Вот и смерть Габриель устроил ему достойную литературных притязаний.
Габриель промокнул тампон в растворителе и хотел уже продолжить работу, однако тут с улицы долетел знакомый рев мощного автомобильного мотора. Габриель вышел на террасу и слегка приоткрыл парадную дверь. Спустя мгновение рядом с ним на деревянном стуле уже сидел Ари Шамрон: брюки цвета хаки, «оксфордская» рубашка и порванная на плече кожаная куртка. В уродливых очках отражался свет галогенных ламп из мастерской Габриеля. На испещренном глубокими морщинами лице застыло брезгливое выражение.
– Уже с улицы чуется вонь твоей химии, – пожаловался Шамрон. – Боюсь представить, что она сотворила с тобой за все эти годы.
– Работа на тебя губит сильнее, – ответил Габриель. – Удивительно, как я еще кисть в руке держу.
Габриель вернулся к работе, нежно очищая Сусанну. Шамрон хмуро взглянул на часы в корпусе из нержавеющей стали – так, будто те сбились.
– Что-то не так? – спросил Габриель.
– Да вот жду, пока предложишь мне чашечку кофе.
– Ты прекрасно знаешь, где у меня что лежит. Считай, поселился здесь.
Шамрон пробормотал на польском что-то о неблагодарных детях, поднялся на ноги и, тяжело опираясь на трость, отправился в кухню. Воды из-под крана в чайник он еще налил, зато перед многочисленными кнопками и реле на плите растерялся. Ари Шамрона дважды назначали на пост директора израильской разведки, а до того он успел поработать оперативником и заслужить множество наград. Зато теперь, в преклонном возрасте, он едва мог обслужить себя сам. Кофеварки, тостеры, блендеры – новомодные бытовые приборы оставались для него тайной. Джила, его больная супруга, частенько подшучивала: мол, оставь великого Ари Шамрона наедине с бытовыми приборами, и он, даже заваленный продуктами, помрет с голоду.
Наконец Габриель зажег конфорку и вернулся к полотну. Шамрон, покуривая, встал в дверях гостиной, и вскоре запах турецкого табака перебил острую вонь растворителя.
– Потерпеть не мог? – спросил Габриель.
– Нет, не мог.
– Что ты делаешь в Иерусалиме?
– Премьер-министр хотел поболтать со мной.
– Правда?
Шамрон сердито взглянул на Габриеля сквозь сизое облако табачного дыма.
– Тебя удивляет, что премьер-министр хочет поговорить со мной? Почему?
– Потому что…
– …я стар и не пригоден для дела? – перебил его Шамрон.
– Ты неблагоразумный, нетерпеливый и порой нерациональный, но для дела пригоден будешь всегда.
Шамрон согласно кивнул. С возрастом он научился видеть в себе недостатки, пусть и тратил на это время, за которое мог бы их исправить.
– И как он? – спросил Габриель.
