сказал кто– то из них, ухмыляясь.
Санек стрельнул окурком куда-то вверх. Железный ящик, с бумагой в брюхе, медленно полз, цепко ухватив стальной трос двумя роликами, прочь от станции. Столбы натянутой нитью указывали на юго-восток. Пока я мял носком ботинка упавшую сигарету, ящик пересек круглый пятак солнца, повисшего на линиях электропередач. Скоро оно стало багровым, а пустыня розовой. Этот цвет продержался недолго, его быстро съела холодная ночь.
Утром в общий коридор вагона выползли похмельные дунгане. Всю ночь они бурно пили водку в вагоне-ресторане и орали дикими голосами свои дунганские песни, шляясь по вагонам. Теперь вот, притихшие, стояли и молча разглядывали срущих вдоль путей стариков, которые подтирались зелеными лопухами.
Поезд, скрипя колодками, червяком заползал за шиворот кирпичному муравейнику. Жалкие строения из сырца давили вагоны со всех сторон. В этом тесном коридоре по обе стороны от дороги царила безумная возня: дети бегали без штанов, женщины стирали в тазах бесцветное тряпье, какие-то люди ковырялись в мусоре и чистили зубы. Кое– где горел сухой навоз, нагревая железные бочки с черной смолой. Смола плавилась, ее мешали кривыми сухими палками. От бочек, в сторону, полз темный тяжелый дым. Сквозь его серую завесу, вдали, уже виднелись небоскребы уйгурской столицы.
Толпа вынесла нас на привокзальную площадь. Чужая речь заполнила уши. На фасадах зданий заплясали красные иероглифы; четыре из них, отдельно стоящие на крыше вокзала, давали ясно понять – мы в Урумчи, которому духи пустыни присвоили титул РАВНОУДАЛЕННЫЙ ОТ ВСЕХ МОРЕЙ И ОКЕАНОВ.
Площадь кишела мигрантами со всего Синьцзяня. Человеческий гомон звучал как голоса голодных перелетных птиц, которые наверняка никогда не слышали грохот океанского прибоя. Птицы близких городов Аксу, Кучи, Коры и Карамая невозмутимо сидели или спали на своих джинсовых мешках под ногами у многочисленных гостиничных агентов и мелких торговцев. Эта цветная полуголодная масса в поисках заработка стремилась на сытый юг. Многие жевали сваренные вкрутую яйца, бросая шелуху на землю, но большинство грызло куриные лапы. И то и другое кипело в кастрюльках и продавалось тут же.
– Может, поищем железнодорожные кассы? – спросил я у Степана.
Возникло непреодолимое желание быстро убраться из этого места. В кассах было еще хуже. Мне удалось пролезть вглубь зала на пару десятков метров, но потом, плюнув на эту глупую затею, обдирая чьи-то пуговицы, я ринулся обратно.
– Давайте выпьем холодного пива, – трезво оценил ситуацию Николай.
Мы покинули площадь. Пересекли большой сквер и широкую улицу. На ней мы обнаружили гигантский рынок. Он тут же всосал нас, как мошкару, в свой желудок через увешанные флажками широкие ворота. Его внутренние пространства делились на этажи, которые больше напоминали уровни. Николай
