в углу, сунула ее под лампу и стала внимательно слушать пышную речь Абдула. Абдул ее в чем-то убеждал, но в ответ Кнопка усердно мотала головой. Их речь гортанно заметалась по тесному помещению и, обернувшись повышенным тоном, выскочила за дверь.
Подключились Муслим с Толиком. Мало-помалу возникла перебранка. Голос у Кнопки стал зычным и тонким. Студенты наседали на Кнопку с увещеваниями – Кнопка не сдавалась. Как только чрезмерно живая беседа сорвалась в крик и вопли, из соседней комнаты появились три крепких китайца. Наши «дружки» неожиданно для себя оказались на улице. Толик, кажется, получил по уху. Я понял – это серьезная дискриминация.
Степан внес средства, ему вручили товар – худую низкорослую китаянку, которая уже имела «специальные услуги». Я остался сидеть с Кнопкой. Девушка опять достала свою книжку, поерзала на табурете, поправила лампу и, не стесняясь, вдруг спросила, пользуясь русским языком: «А вы откуда к нам приехали?».
Всю ночь Степа громко храпел, но это не помешало мне под утро увидеть дурной короткий сон: в светлой пустой комнате появился лысый человек, и, закрыв пушистой головой, яркий проем окна, навис надо мной мрачной тенью. Я в ужасе проснулся и увидел Абдула. Немного поморгал, в надежде на более подходящий исход; но нет – сон сросся с реальностью. За Абдулом, где-то в дверях, щурился веселый Толик. Наступило утро следующего дня.
– Вам чего, ребята? – вздохнул со своей койки Степан.
– Добрый утро… брат, – приблизился и сел на мою кровать Абдул.
Николай лежал на соседней, но не подавал признаков жизни. Толик подошел ближе, не решаясь присесть. Постоял некоторое время в ногах, но потом осторожно опустил свою задницу на краешек Степиной кровати. Абдул опять достал трубку.
– Это что, вместо кофе? – спросил я. Но Абдул не понял, что я имел в виду.
Ладно – дунули. Николай так и не проснулся. Степан отказался – и правильно сделал. В голове стало светло:
– А что, Абдул Толик? Прогуляемся? – не зная, куда девать свою энергию, предложил я.
Веселый Толик закивал головой вместо Абдула. Улыбка не сходила с его лица; глаза сияли хитрым огнем. Степан сказал:
– Может быть, не стоит?
ЗАМАН ⱩАЯН – СⱩН ШУ ЯН (Каковы веки, таковы и человеки)
«Головы непокорных номадов заперли в деревянные клетки и подвесили на высокие шесты. Их вкопали в желтые склоны, которые, словно гигантские какашки, оставленные гусеницей по имени Борохоро, нависли над городом. Они высохли и окаменели как раз там, где сейчас торгуют разнообразной жестянкой и пекут самсу. Теперь это безымянные трущобы на километр левее Южного вокзала, которым подрезала макушку железная дорога…»
– Будет тебе врать, – опять вмешались Грумм-Гржимайло, – не было там никаких шестов. Головы отрубали разным проходимцам
