![Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский Сага о Рейневане](/cover_95981.jpg "Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский")
коп пражских гривен. Для Биберштайна это раз плюнуть. Господин Ян будет уведомлен о способе выплаты. Поняла? Гляди на меня, когда с тобой говорят. Поняла?
Девочка сжалась еще больше, но подняла на Буко голубые глазки и кивнула.
– А ты, – серьезно заметил Тассило де Тресков, – действительно считаешь, что это удачная мысль?
– Действительно. И довольно об этом. Едем.
Буко повернулся к Шарлею, Рейневану и Самсону:
– А вы…
– Мы, – прервал Рейневан, – хотели бы ехать с вами, господин Буко.
– Это почему же?
– Хотели бы вас сопровождать. – Рейневан не отводил глаз от Николетты, не обращая внимания ни на шипение Шарлея, ни на мины Самсона. – Для безопасности. Если вы не против…
– Кто тебе сказал, что не против? – сказал Буко.
– И не надо, – вполне значительно сказал Ноткер Вейрах. – Зачем? Не лучше ли, чтобы при данных обстоятельствах они были с нами? Вместо того чтобы быть у нас за спиной? Насколько я помню, они собирались ехать в Венгрию, с нами им по пути…
– Лады, – кивнул Буко. – Поехали с нами. По коням, comitiva. Генричек, присматривай за девкой… А у вас, господин Гуон, что за мина такая кислая?
– А ты подумай, Буко. Подумай.
Глава двадцать четвертая,
в которой Рейневан вместо того, чтобы направиться в Венгрию, едет в замок Бодак. Он этого не знает, но выйти оттуда может не иначе как in omnem ventrus[370].
Они ехали по дороге на Бардо вначале быстро, то и дело оглядываясь, однако вскоре сбавили темп. Кони утомились, да и состояние седоков, как выяснилось, было далеко не лучшим. В седле горбился и постанывал не только Вольдан из Осин, лицо которого было сильно поранено вмявшимся шлемом. Травмы остальных, хоть и не столь эффектные, все же явно давали о себе знать. Охал Ноткер Вейрах, прижимая к животу локоть, и искал удобного положения в седле Тассило де Тресков. Вполголоса призывал святых Куно Виттрам, скривившийся словно после кружки какой-то жуткой кислятины. Пашко Рымбаба ощупывал бок, ругался, плевал на ладонь и рассматривал плевки.
Из раубриттеров лишь по фон Кроссигу ничего не было заметно. Либо ему не досталось так же крепко, как остальным, либо же он умел мужественнее переносить боль. Наконец, видя, что ему все время приходится дожидаться отстающих дружков, Буко решил свернуть с дороги и ехать лесом. Под защитой деревьев можно было ехать медленнее, не опасаясь, что их настигнет погоня.
Николетта – Катажина Биберштайн – за все это время не издала ни звука. Хоть связанные руки и пребывание на луке Губертикова седла должны были ей сильно мешать и причинять боль, девушка ни разу не застонала, не произнесла ни слова жалобы. Она бездумно глядела вперед, и было ясно, что погрузилась в полную апатию. Рейневан попытался было незаметно для других поговорить с ней, но все было напрасно – девушка избегала его взгляда, отводила глаза, не реагировала на жесты, просто не замечала их, а может, делала вид, что не замечает. Так
на все ветра (
