уверенно произнёс: «Так что поможешь всё погрузить и не забудь документацию убрать в сейф. Я на тебя рассчитываю». И в тот же момент Лёсик явственно услышал Светин голос: «Только моих вещей им не отдавай». Он даже вздрогнул и взглянул сначала в тот угол, где стоял её рабочий стол, а потом на директора, но поймал только его уходящую спину.
Через три дня пришла крытая брезентом машина, и Лёсик вдвоём с охранником осторожно погрузили туда имущество мастерской, включая все археологические артефакты, которые Лёсик заранее упаковал в пупырчатую воздушную плёнку, перетянул скотчем и промаркировал наклейками. От слишком осведомлённого, слегка подвыпившего охранника он узнал, что помещение мастерской куплено какой-то крупной фирмой, как, впрочем, и весь ближайший квартал, что имущество списано и по остаточной стоимости продано Васильку, то бишь директору, на дачу которого сейчас и отправится.
О чём же он мне тогда говорил, что должно не понравиться Светлане Васильевне? И тут же понял: всё. Ей всё это никак не могло бы понравиться. Хорошо, что он отнёс домой её инструменты, а заодно три глиняные дощечки, над которыми они со Светой работали перед отъездом. И сразу перестал мучиться угрызениями совести за припрятанного воробья – каменную фигурку из раскопок в хакасских степях. Этого воробья вместе с десятком костяных гребней год назад принесли для документирования, но так и не забрали. Так уже случалось: сегодня это ценим и охраняем, а завтра, глядишь, разрушено и на помойке лежит.
Когда машина отъехала, а охранник, гремя ключами, закрыл и опечатал дверь мастерской, Лёсику показалось, что его выгнали из дома. Только сейчас, стоя в одной рубашке под густым весенним ливнем, он с пронзительной, ошеломившей его болью понял, что Светы больше нет. Не важно, что она где-то ходит по земле, возможно, смеётся или готовит еду, но здесь, в его мире, она уже никогда не появится. Не пройдёт задумчиво под окнами мастерской, расстёгивая на ходу джинсовую куртку, не закурит украдкой у чёрного хода, пряча сигарету в кулак, не улыбнётся в потёмках проходного двора, показав на миг перевёрнутый полумесяц белых зубов.
И уже не радовался он заныканному воробью, возраст которого перевалил за две тысячи лет, и трём глиняным дощечкам, вовсе бесценным. Не чувствовал он себя уж таким предусмотрительным и ловким за то, что догадался – ещё перед отъездом Светы – копировать свою работу на домашний компьютер, сохранив около полусотни объёмных моделей, прошедших через его руки…
Лёсик двигался в сторону дома, но почти не осознавал, что делает. Настолько был переполнен чувством утраты, причём свежей, только произошедшей утраты, что не заметил, как на втором этаже, в окне кухни, загорелся свет, а из-за неплотно задёрнутой занавески за ним наблюдает мужчина, чёрная с сильной проседью шевелюра которого смахивает на шкуру полярного волка.
Из дневника Лёсика
17.05.199… г.
