одним театральным жестом отодвинул дочь от себя.
– Какая ты стала взрослая!
Да, отец, я стала взрослой. И в этом, как, впрочем, и в том, что я сумела выжить, нет твоей заслуги. Вспоминал ли ты на протяжении этих четырех лет о своих дочерях? Сыновьях? Или думал только о том, как вернуть себе трон?
Да, власть – штука жестокая. Тут, наверное, каждый за себя – иначе не выживешь. Но если у нее когда-нибудь будут дети, она никогда, никогда не покинет их в трудный момент!
– …достаточно взрослая, чтобы понимать…
Кажется, отец что-то сказал. Судя по тону – оправдывается. Слушать это… противно. И совершенно бессмысленно.
– Да, отец. Я понимаю, отец.
– И я хочу, чтобы ты это видела своими глазами.
Видела? Что именно?
– Казнь состоится сегодня. Разумеется, ты будешь присутствовать тайно.
«Какая казнь?» – чуть было не спросила она и вдруг поняла: отец собирается казнить Беренику. Собственную дочь! Которая – да, правила, как это говорится? Узурпировала власть. Но ведь отец сбежал сам! Не Береника выгнала – она просто воспользовалась ситуацией. За что же казнить? Ах, ну да. Пока Береника жива, можно спорить, кто из них с отцом является полноправным правителем.
Но неужели можно ради трона…
Выходит, можно. Учись, девочка: ради трона можно все, что угодно.
Только для чего отцу, чтобы она присутствовала при казни?
Внезапно она поняла: это свяжет их крепче, чем родственные отношения. Узы крови прочнее кровных уз. Она тоже будет… испачкана. У подданных не возникнет желания посадить ее на место отца-тирана, убийцы собственной старшей дочери – в глазах черни она будет являться убийцей сестры. «Нежной», «кроткой» и «боязливой» Береники.
Ну, что же, Клеопатра пройдет и через это – выбора у нее все равно нет.
Береника не плакала. Не умоляла. Но и сказать, что она решительно шла на смерть, Клеопатра тоже не могла. Скорее сестра выглядела так, как будто не понимала, что происходит.
Конечно, из ее закутка было видно не слишком хорошо, но выражение лица у свергнутой царицы было совершенно пустое. Как будто двигалась лишь одна оболочка. Пустая.
Отец сказал ей какие-то слова – такие же пустые, как взгляд свергнутой царицы. Потом ее вывели.
Мардиан сказал, что если у Птолемея хватит жалости к дочери, он прикажет дать ей специального отвара. Она не будет бояться и почти ничего не почувствует. Видимо, отвар Беренике дали. Только вот почему он не пожалел другую дочь? Почему?
Клеопатра тоже бы с удовольствием выпила сейчас такого отвара. Чтобы ничего не чувствовать. Чтобы быть пустой оболочкой.
Она вцепилась пальцами в каменную резьбу. А потом, сжав пальцы в кулак, принялась возить костяшками пальцев по камню.
Сильнее! Еще сильнее!
Боль отвлекала. Боль позволяла не думать о том, что должно было произойти там, в маленьком внутреннем дворике, что уже
