еще крещение не происходило так быстро – по пути из гардеробной. Первое свое крещение я не помню, второе – тоска, а вот третье – приятней не бывает! Вспоминаю и хихикаю.
– А как меня зовут? – замираю я на полпути в гостиную, где томится барон Валансе, вдруг озадачиваясь этим вопросом.
Анри останавливается и разводит руками:
– Да какая разница?
– А если спросят?
– Да кому нужно тебя спрашивать? – хохочет Анри, но, взглянув на мое огорченное лицо, говорит: – Скажи что ты – мой племянник.
– Племянник?
– Побочный, разумеется. Скажем, бастард моего старшего брата Шарля. Братец, кстати, не так давно просил пристроить мальца подальше от глаз супруги. Но этот парень – Сезар – умер от оспы, так что моя протекция не понадобилась. Ему сейчас было бы… – он нахмурился, – четырнадцать.
– Значит, я – твой племянник?
– Ну да. Мой племянник, Сезар де… – он нахмурился, – откуда родом была его мать? Деревня Бейо! Стало быть, Сезар де Бейо.
Значит, теперь я Сезар.
Карета подпрыгивает на ухабе так, что я едва не падаю с козел. Очнувшись, принимаюсь разглядывать улицу.
Как много вокруг экипажей! Словно весь город вдруг собрался в Сен-Жермен, или в Фонтенбло, или в Лимур – где ныне располагается двор короля. Наш кучер вознамерился поставить рекорд медленной езды – нас обгоняют две кареты, четыре крестьянских воза с сеном и один – с дровами, группа капуцинов в бурых рясах, беременная женщина, сопровождаемая мужем, не говоря уже о собаках всех мастей, с упоением облаивающих наших соловых меринов. Я разглядываю свою шпагу, так и эдак перехватывая рукоятку. Гарда из трех колец оплетает руку словно виноградная лоза, а противовес в виде львиной головы с рубиновыми глазами, как на гербе графов Шале, приводит в восторг. Но когда нас обгоняет безногий нищий на тележке, я не выдерживаю:
– Чего мы тащимся? Быстрее нельзя?
Кучер искоса глядит на меня – я вовсе не хочу его пугать, а за шпагу хватаюсь просто потому, что бьет по ногам, перевязь все-таки мне не по росту – и поднимает кнут. Так веселее – вскоре, миновав Орлеанские ворота, мы уже катим по Барбизонской дороге.
Я впервые за шесть лет вижу поля, луга, деревья – не скованные тесными дворами, а привольно разросшиеся по обеим сторонам дороги. Листва еще не вымахала в полный размер, ветви словно в зеленом пуху, дорога располосована солнечными пятнами. Сквозь деревья можно разглядеть луга – пестрые от цветов, пашни, где уже появились всходы, и крестьянские домишки, низко нахлобучившие соломенные крыши.
Солнце играет на уздечках коней, на пряжках моих туфель, даже кремни на дороге сверкают, как дождевые капли.
Вот блеснула, отскакивая и переворачиваясь, половинка подковы.
– Тпру-у-у… – сразу же схватился за вожжи кучер. – Ваша милость, ваша милость! – заголосил он. – Подкова сломалась! Перековать надо!
Из окна показалась голова барона:
– Увидишь
