правда? – я чувствую себя идиоткой, но нужно же хоть что-то сказать.
– Да, а вчера целый день шел дождь, – он поддерживает разговор без особой охоты.
Мы переходим в гостиную, и Ник приступает к перегрузке вещей из шифоньера в сумку. Сначала он проявляет свойственную ему аккуратность – на дно кладет толстый свитер и повседневные джинсы, в боковой кармашек отправляет несколько пар носков. Процесс проходит неторопливо и монотонно – я едва сдерживаю зевки.
Но всё меняется, когда дело доходит до укладки накрахмаленных рубашек и идеально отглаженных костюмов. Спортивная сумка – совсем не подходящая емкость для их транспортировки.
Ник смотрит на свои сокровища с тоской во взоре, потом переводит этот тоскливый взгляд на меня, ожидая сочувствия и поддержки.
Мне и в самом деле становится его жаль. В квартире, куда он возвращается, – всего две комнаты, и одну из них ему придется делить с непоседливым и общительным младшим братом, у которого куча друзей и увлечений. И трудно ожидать, что пятнадцатилетний подросток проникнется уважением к его балансам и декларациям и будет соблюдать тишину, когда Нику вздумается поработать дома.
Он со вздохом берет белую, с ромбовидным рисунком рубашку, которую я привезла ему из Ярославля, и бережно кладет ее в пакет. Неужели он притащил индивидуальные пакеты для каждой вещи? Нет, в тот же пакет он помещает еще две рубашки – светло-серую в мелкую полоску и однотонную бежевую.
Решимость оставляет его, когда он снимает с вешалки свой самый дорогой костюм – итальянский коричневый. Мне кажется, он сейчас заплачет. А сумка уже набита доверху.
У него нервно подергивается веко правого глаза.
А мне хочется подойти к нему, прижаться к его не очень гладко выбритой щеке (ему же сегодня пришлось пользоваться наспех купленными и наверняка дешевыми бритвенными принадлежности – свои любимые он оставил у меня в ванной). Ник, глупенький, ну скажи же ты хоть что-нибудь!
– А можно, я пока оставлю костюмы у тебя? Я приеду за ними с чемоданом.
Я радуюсь как ребенок. Не тому, что он вынужден меня о чём-то просить, а тому, что мы еще не окончательно с ним расстаемся, и у него еще будет повод вернуться, а один дополнительный день на раздумья иногда значит так много!
– Да, конечно! – я отчаянно пытаюсь скрыть улыбку.
– Спасибо! – роняет он.
– Может быть, ты хочешь есть? Есть курица и овощной салат.
Ему достаточно сказать: «С удовольствием!», и я прощу ему и занудство, и скупость, и полное отсутствие романтики. И мы обновим постельное белье и снова станем обсуждать поход в ЗАГС и поездку в Вологду. Да, да, а почему бы и нет? Вологда – тоже хороший город.
Но он медлит, молчит. А когда он, наконец, начинает говорить, то я понимаю, что промолчать было бы лучше.
– Женя, если ты поняла, что была не права, то почему бы прямо не сказать об этом?
Я даже не сразу понимаю смысл его слов – до того чудовищными они мне кажутся. И на смену нежности, жалости и желанию помириться
