на десять комнат.
Он разносится отовсюду.
С зажатых зубов обозников, вышагивающих по цепочке. И он же булькает на дне мутной фляги, передаваемой от одного к другому. Женщина лепечет под ухом, уговаривая отдать бутыль поскорее. И тут же расходится в благодарностях, когда девушка пропускает черёд. Она так и не поняла, что хуже: затхлый вкус воды или надтреснутое ощущение на гортани от нестерпимой жажды.
Тень длиннополой шляпы отползает в сторону, а отблеск света всё длится.
Она видит гору, обложенную туманом как ватой. Вздрагивает, когда посеревший свалявшийся хлопок пронзают иглами молнии. Гора исторгает их в надежде очиститься, посмотреть на шагающих навстречу чистым взором.
Девушка не выдерживает взгляда и отводит глаза.
Внимание привлекает новая пляска света. Похожая на заклинивший калейдоскоп, что попался к ней в детстве. Когда она только начинала путь к сегодняшнему подъему.
Она улыбнулась весеннему солнцу и вжала голову в плечи. Потом выпрямила шею и снова согнула.
Игра увлекла её и позволила на мгновение забыться, почувствовать себя ребенком.
В следующее мгновение солнечный зайчик сгинул, пожранный по мановению чьей-то руки.
Рука одернула шторку и исчезла, оставив квадрат окна для своей владелицы. Женское лицо приблизилось к стеклу с внутренней стороны. Мягко, но настойчиво, уставилось на девушку.
В головной повозке всё это время кто-то ехал. А она, дуреха, прошляпила.
Высокие скулы и круглые глаза делали лицо незнакомки одновременно требовательным и при том успокаивающим. Она вглядывалась в девушку и искала чего-то для себя, но не навязывалась и не торопила. А под конец затянувшегося взгляда – и вовсе подмигнула.
Или это блик от задернувшейся занавески?
Она не успела толком поразмыслить. Раздался скрип колес, и повозка тронулась. Следом натянулась цепь, с толчком увлекая зазевавшуюся девушку.
#2
Жжение в запястьях стало невыносимым. Но еще страшней – звуковое сопровождение.
Перестук кастаньет и звон заржавленных колокольцев сопровождал вереницу людей, лошадей и телег. Кожа на запястьях истончилась и уже не могла смягчить ударявшейся о металл кости. Понурая музыка разносилась по округе и укоряла весь род человеческий.
Давешняя женщина оступилась и припала на одно колено.
Рядом тут же вырос хмурый охранник. Мятая рубаха, заправленная в джинсы. Безрукавка на овечьем меху с отворотами. Тупоносые замызганные ботинки. И окованная металлическими пластинами кобура. Весь с головы до пят – кустарщина.
– А ну, поторапливайся! – приказал он.
Но разглядев что-то в отдалении, прибавил, поубавив громкости:
– Коли пошевелишься, к вечеру замолишь этот грешок.
Девушка проследила взгляд и увидела другого мужчину. Она уже приметила его много раньше. Он был тут всему хозяином. Когда он говорил, цепи переставали лязгать. А лошади прядали ушами и фыркали почти беззвучно.
Он стоял, привалившись к открытой повозке со съестным, и наблюдал за сценой. Гора мышц, увенчанная головой с проседью и такой же присыпанной пеплом бородой. В переплетении черного и серого горели два глаза, выжидая исхода.
Кобура замешкался и сплюнул безвинной бабе под ноги. Собака – и та отвалит с большим достоинством.
Девушка снова обернулась к Хозяину и уперлась взглядом в его колени, оказавшиеся прямо перед глазами. Она и не заслышала, как он подошел.
Зато вся подобралась так и осевшая на коленях женщина. И если под взглядом Кобуры она выжидала удара, то теперь смирилась с тем, что ее уничтожат на месте. И кровавого облачка не останется.
Чего же ты, дура, не вскакиваешь?
Неужели, стоило оно того: столько прошагать под палящим солнцем и пронизывающим ветром, чтобы сгинуть под стопой патлатого великана.
Последнюю мысль девушка обращала в мыслях к себе. Когда срывалась с места, позабыв о положенной дистанции. И обнимала женщину за плечи – второй раз за день с неё причитается! – и поднимала на ноги под любопытствующим взглядом. От женщины густо разило потом, выдающим степень её испуга.
– Она идет… мы идем, – девушка не знала, какие его устроят слова, и сыпала все подряд. – Ваш компаньон прав, мы обязательно нагоним.
Блеснули на солнце крупные зубы. То ли улыбнулся, а то ли рыкнул себе под нос. Потом разошлись чуть в стороны брови и наваждение пропало: его взгляд охватывал по цепочке всю колонну.
Он отвернулся и зашагал вверх
