g/wiki/Орфей">Орфея и Гомера, божественная муза эпической поэзии Каллиопа сильно состарилась.
Да-да, боги и богини могут состарится, если вместо толп почитателей осталась лишь жалкая горсточка высушенных профессоров никому не нужных наук.
Что поделать? Времена настали динамичные и прагматичные. Читать героические поэмы некому и некогда. И даже вполне уважающие Каллиопу профессора пробавляются краткими пересказами в цветных брошюрках с картинками, или роликами на Ютубе вроде «Вся Илиада за 10 минут»
Вот в таком, рассеянно-депрессивном состоянии я и застал почтенную Музу, когда заглянул к ней по мелочному вопросу насчет биографии Одиссея.
Богине было скучно. Вначале она пыталась общаться привычным ей пафосным языком гекзаметров. Но я сразу перевел беседу на привычную нам речь, и Каллиопа со вдохом (а что делать?) согласилась.
Ох и много же она мне поведала между делом! Верить – не верить, это был тот еще вопрос! Вот ты, дорогой мой читатель, Гомера читал? Ну и как, поверил? То-то!
Так что некоторые из сюжетов, подаренных мне Богиней, я прямо назвал байками.
Располагайся же поудобней, и внемли! То есть (Прости!) просто почитай. Возможно, это тебя развлечет.
Всегда преданный тебе
Пиня
Рождение поэзии
(100 тысяч лет назад)
После долгой загонной охоты,
потеряв лишь десяток мужчин,
племя мясом объелось до рвоты
в закопчённом, задымленном гроте,
меж отрогов у стоп Аппенин.
Кто-то камнем ударил о камень,
зов раздался гортанный, суров.
Прыгнул вождь как олень, что подранен,
племя вспыхнуло пляской, как пламень
на горе пересушенных дров.
Страсть ярилась и вилась бураном
среди дыма густых облаков,
и сплетались в соитии рьяном
ожерелья из обсидиана
и браслеты из волчьих клыков.
А у входа юнец худоликий
наблюдал на стене, не дыша,
тени в пляске безудежно-дикой,
и от слов нерождённых язы́ков
замирала у парня душа.
Пусть его называли уродом,
он прозрел, изнутри и извне,
всех вселенских гармоний природу.
Человек выходил на свободу,
чтоб с богами идти наравне.
Одиссей
(XIII—XII вв. до н. э)
Все проходит
Бил Борей по бортам кораблей,
жег надеждой и хмелем свободы.
Был коварен и смел басилей.
Весла весело пенили воды.
От гранитной границы земли,
где грохочут валы белопенно,
шли на запад его корабли:
заглянуть за предел Ойкумены.
Истирались крепленья снастей,
истлевали мечты и одежды.
Кронос жрал непокорных детей,
только горы стояли, как прежде.
Сединой серебрилась зола
в очаге, как в глазнице циклопа
и, седея, свой саван ткала,
ожидая его, Пенелопа.
Пенный след исчезал за кормой,
гордо в Гадес сходили герои…
А старик возвратился домой,
чтобы грезить о битвах у Трои.
Он пивное брюшко отрастил.
Во хмелю как проснется бравада,
все бахвалился: «Я и Ахилл…
Мы с Афиной… Под стенами града…»
Гелий гнал златогривых коней,
и Эллада лишь юность познала.
Но уже поседевший
