из-за присутствующего здесь Мэтта, человека, который не в курсе непростой истории Карины. Но она верит, что жестокость Грейс была ненамеренной, и душит внутреннее стремление защититься. У них с Грейс за последний год состоялось много разговоров по душам на эту тему. Сейчас, когда Грейс учится в университете, Карина может позволить себе переехать. Может жить в Нью-Йорке, или Новом Орлеане, или Париже. Может бросить учительствовать и вернуться к карьере пианистки. Может построить новую жизнь. Или хотя бы отыскать ту, от которой отказалась. Может сделать что угодно. Ну или хоть что-нибудь.
– Ну а тебе что за музыкальный талант достался? – интересуется Мэтт у Грейс.
– А я вроде как блистаю в караоке.
– Скорее тускло поблескиваешь. Уверена, что тебя не удочерили?
– Да мы с ней одно лицо.
– Может, тогда в детстве головой вниз роняли?
– Ага, это объяснило бы, откуда у меня такой вкус – я имею в виду мужчин.
На этот раз уже Мэтт толкает Грейс в плечо, а та хихикает. «Мужчин», не «парней». И когда только ее девочка успела превратиться в молодую женщину?
Карине приходит в голову, что Грейс сейчас в том же возрасте, в котором была она сама, когда встретила Ричарда. Они вместе посещали класс Шермана Лейпера по исполнительской технике. Она ничего не знала про Ричарда, кроме того, что он казался ей неловким и безумно воодушевленным. На протяжении почти всего семестра чувствовала, как он смотрит на нее во время занятий, слишком стеснительный, чтобы заговорить. А потом в один прекрасный день он все же решился.
Они оказались на пивной вечеринке в одном из общежитий. Алкоголь придал Ричарду смелости, и он наконец подошел познакомиться. Пиво лилось рекой, усиливая взаимное притяжение, но все-таки окончательно он ее покорил только тогда, когда она услышала его игру на фортепиано. Они были одни в репетиционной, и он исполнял Шумана, Фантазию до мажор, соч. 17. Он настолько погрузился в музыку, что как будто забыл о присутствии девушки. Его исполнение было мощным и при этом нежным, уверенным, мастерским. А произведение – воплощенная романтика, до сих пор одно из ее самых любимых. К тому моменту, когда отзвучала последняя нота, Карина уже влюбилась.
Они занимались сексом утром и ночью, чаще, чем она чистила зубы. Дни Карина проводила, разучивая Баха и Моцарта, а ночи – запоминая каждую черточку своего возлюбленного, первую и последнюю ноту каждого дня они играли на телах друг друга. Охваченные страстью, они кипели ненасытной тягой к фортепиано и друг к другу. Больше ничего не существовало. Карина еще никогда не была так счастлива.
Она понимает, что это ее история, ранние главы ее собственной биографии, и все же чувствует себя совершенно оторванной от нее. Карина помнит тот первый год с Ричардом, и в то же время эти воспоминания, эти кадры рук и ног в скомканных простынях воспринимаются так, словно должны принадлежать кому-то другому, чуть ли не персонажу из давно прочитанной книжки.
Сейчас от одной мысли о том, что Ричард может ее поцеловать, Карину передергивает от отвращения.
