на сломанном дереве и сказал:
– Осталось шагов сто, не более. На дорогу выходить не будем. Пойдём вдоль дороги, пока ночь полностью не опустится. Вечером ещё может кто-то проехать.
Пошли веселее, чем накануне вечером. Дождь прекратился, и подсушенная обувь больше не промокала. Но это, конечно, на дороге не промокала, да только дорогу-то пришлось покинуть, чтоб не нарваться на всадника запоздалого или курьера. Любая встреча была смертельно опасна. Ведь их не могли не искать. Любого беглеца искали бы, а тут три генерала, причём один из них очень и очень нужный.
Ближе к полуночи вышли-таки на дорогу и прибавили шагу. Трубецкой пытался подсчитать, сколько они шли, а затем ехали из-под Нарвы. Но понял, что лучше пока не считать – страшно становилось.
На тракте – ни души. До утра никто не встретился, и никто не догонял. Так что с дороги сходить необходимости не было.
Шли молча. Разговаривать было нельзя, потому что и голос далеко разносится, да и о чём говорить то? Переливать из пустого в порожнее? Ничего серьёзно просто не лезло в голову.
На третий день пути снова прятались в лесу, подальше от тракта, хотя, казалось, что можно было бы идти спокойно. Безлюдно. Ни кареты, ни повозки, ни всадника, ни, тем более, пеших путников. Дождь со снегом, слякоть. Какие уж там путешествия?! Очень редко кто-то и проезжал. Да ведь верно говорят: бережёного Бог бережёт.
Отсиживались в балках, даже костры разводили, хотя с каждым разом делать это было всё сложнее, да и спички-серники берегли, потому что много приходилось тратить на разведение огня. Заканчивались и сухари. Воды же без костра, на котором снег растапливали, не получить. Разве что в водоёмах пока удавалось взять, но не вечно же будет плюсовая температура. Зима наступала неотвратимо.
Конечно, лучше бы по весне было бежать – там и в лесу укрыться легче, зелёнка спасёт от посторонних глаз, да и не замёрзнешь. А тут…
Пошла четвёртая ночь пути. К утру стало заметно холодать, повалил снег крупными хлопьями. Поначалу он таял, достигнув земли, но скоро стал ложиться, устилая всё вокруг.
Заволновались спутники Трубецкого.
– Всё, зима, морозы… Конец нам! – сказал Бутурлин.
– Тебе ль не знать, что снег окончательно ложится лишь на сухую мёрзлую землю. А этот стает, – возразил Трубецкой.
Так оно и случилось. К вечеру снова очистилась земля, снова всё потемнело вокруг. Оно и хуже, и лучше – когда снег, далеко видно. А тут хоть глаз коли. Если б не было необходимости в разведении огня, можно бы и в ста метрах от дороги отсидеться.
– Может, заглянем в деревеньку какую? – не выдержал Вайде. – Сил нет. Не выжить нам так. Не дойдём.
Трубецкой не спешил с ответом. Он и сам уже понимал, сколь рискованное мероприятие задумал. Всё чаще мысли убегали вперёд, на юг, где за пеленой непогоды лежала Россия, где в стольном граде Москве ждала семья, ждала жена. Что-то она думает о нём, знает ли что в плену, надеется ли на то, что жив?
Из
