он и опустошил стакан с виски.
– Хорен – друг детства Резо.
– Эти люди дружить не умеют, – убежденно заявил он, вновь наполняя стакан.
– Дядя Хорен умеет.
– Рад слышать это.
– Я тоже, – быстро ответил я и, в следующую долю секунды решив, что на этом останавливаться не стоит, продолжил: – Свое пребывание в Ереване я всегда буду вспоминать с теплотой и чувством благодарности. Человек столь преклонного возраста следил, чтобы я ни в чем не испытывал недостатка, заботился обо мне. Мне казалось, что душа моего деда с нами, да и сам дядя Хорен это почувствовал – он как бы помолодел на глазах и вернулся в годы их дружбы. Когда мы расстались, он ожидал милиции… Может, давайте позвоним ему, узнаем, как он?
По выражению лица Андрея было видно: он и сам понял, что перегнул палку.
– Ради бога, не надо со мной на вы, – сказал он. – Сколько тебе лет?
– Тридцать.
– Ну а мне – сорок пять, не велика разница…
– Хорошо.
– Сейчас наберу его, – произнес он, вынул мобильный и набрал номер.
Довольно долго никто не отвечал. Он уже собирался отключиться, как вдруг раздался далекий голос дяди Хорена.
– Хорен-джан! Цаватанем, как ты? – поприветствовал его Панов. – Да-да, приехал… Да нет, дружище, всё прошло как нельзя лучше. Прямо с трапа его сняли… Да за что спасибо? Единственное – не смог угостить его хинкали; в остальном, думаю, поводов для недовольства нет…
Как раз «остальным» я и был не слишком доволен.
Панов продолжал разговор:
– Знаю, знаю, Хорен… В тот же день?.. И чего они притащились?.. Ну, я рад, что тебя не арестовали. Что это за страна, где напрягают таких людей, как ты?.. Да брось, Хорен! По сравнению с тем, что ты для меня сделал, забота о Сандрике – капля в море… Ладно, Хорен-джан, рад, что у тебя всё хорошо. О Сандрике не беспокойся, он в надежных руках. Будь здоров!
Всю ночь я не мог уснуть. Думал о том, как я сюда попал и почему. Нервы у меня начинали сдавать. Я был зол на себя и на весь мир. Ведь в том, что я оказался у Панова, была и моя заслуга.
В этой жизни мне приходилось сталкиваться с разным сбродом; я повидал немало мошенников и аферистов, но неслыханная наглость, бесстыдство и лицемерие Панова переходили всякие границы.
Уснуть удалось лишь к рассвету.
Два дня у меня ушло на то, чтобы освоиться в новой обстановке и привыкнуть к крикам Панова в адрес обслуживающего персонала. Я отжимался от пола, купался, гулял, собирал в саду бруснику и познакомился с азиатской овчаркой Ханом. На третий день я вызвал такси и поехал смотреть Москву.
Водитель оказался грузином. Я так обрадовался, словно после пятнадцатилетнего пребывания на необитаемом острове заметил на горизонте парус:
– Ва, ты грузин?
– Нет, лезгин, – отшутился таксист. – А ты откуда будешь? Батумский?
– Нет, тбилисец.
– Меня зовут Валодиа[6]. А тебя?
Искаженное «Володя».
