Владимир в свои двадцать пять лет чувствовал себя достаточно искушённым, чтобы пугаться какой-то деревенской девчонки. И, тем не менее, сердце его колотилось, а во рту пересохло. Мысли путались, сбиваясь с молитвы на незнакомку, которая, кажется, справилась с растерянностью и сообразила, что уж ей-то бояться нечего. Стоящий на траве полуголый мужчина с небольшой бородкой, с крестиком на груди хоть и выглядел, как герой американского боевика, но его голубые глаза выдавали в нём робкого человека. Кроме их двоих, на берегу никого не было. Правда, за кустами, в нескольких шагах от этого места, где деревенские обычно купались в узкой неглубокой речушке, играли в футбол мальчишки. Их громкие крики и удары по мячу доносились до слуха девушки, и это придавало ей смелости.
Поправив лямки сарафана и успокоив косу, движением руки перекинув её на грудь, девушка приблизилась к остолбеневшему отцу Владимиру и кокетливо сказала:
– Искупаемся?
Видя его заторможенность, бросила ромашки на траву, скинула сарафан и осталась в пёстреньком, под стать её веснушчатому телу, купальнике.
– Немой, что ли? – спросила она, поднимая руки и заворачивая косу в узел на макушке.
От растерянного вида красивого молодого мужчины ей сделалось весело, она расхохоталась. Услышав её смех колокольчиком, отец Владимир понял, что ещё секунда – и он потрогает девушку за её золотистые плечи. «Господи, помилуй!» – громко произнёс он неживыми губами и упал в обморок.
Очнувшись, отец Владимир увидел голубое чистое небо в невозможной дали над собой и испуганное лицо девушки, побледневшее немного и ставшее ещё прекраснее.
– Ну и телёнок! – приговаривала она, похлопывая его по щекам. – Баб не видел, что ли?
При звуках её мягкого, заботливого голоса отец Владимир почувствовал, как блаженная, освобождающая от страха лёгкость проникает в его душу. Он глубоко вздохнул и поднялся на ноги.
– Не волнуйтесь, наверное, тепловой удар хватил, – сказал он опечаленной девушке и стал одеваться у неё на глазах во всё чёрное.
– Фу ты! Стыд-то какой! – закричала она в страшном смущении, кидаясь к сарафану и натягивая его на себя дрожащими руками. – Вы, должно быть, к нашему батюшке приехали? Слышала от девок: красавчик, говорят, из города. Монах. А я, видите, не догадалась. Вы меня извините, – шёпотом досказала она, с тоской разглядывая отца Владимира, как он поправляет мантию и приглаживает волосы, собранные под затылком в небольшой хвост.
Обратно в деревню шли вместе. Замешательство исчезло, искушение прошло, отец Владимир был спокоен. Изредка переговаривались – о новой строящейся церкви, о школе, где девушка работает учительницей в младших классах, о погоде… Но больше молчали. Каждый из них радовался чему-то своему, очень глубокому, что сладким восторгом сжимало их сердца, что позволяло чувствовать общую радость, бывшую несравненно выше не только их личных чувств, но и выше всего на свете, что поднималось волной неизъяснимого
