не мог, там всё чужое.
Рита прикусила завитой локон, выбившийся из причёски, и о чём-то думала. Затем сказала:
– Маркош, а помнишь, ты рассказывал про этого… Абср…
– Абрскила.
– Он же ещё раньше приснился тебе таким потерянным, в запечатанной пещере. И этот тоже привиделся одиноким, в сарае, откуда нет выхода. Может, это один и тот же сон?
– Сны состоят из того, что уже есть в голове. А скажи, пожалуйста, откуда я узнал такое слово – «хлястик»? Когда я увидел этого человека в военном пальто, то сразу понял, что пальто называется шинелью и что у шинели нет хлястика, который сзади пуговицами пристёгивается. Он проник в моё сознание и передал свои мысли, свои понятия. Под конец он хотел мне что-то сказать. Когда катался по земле и скрёб ногтями землю, я завопил, и он тогда оторвал руку от земли и потряс ею, словно предупреждая.
– Ну и что? Это ни о чём не говорит.
– Он показывал мне запястье с татуировкой. На ней два слова латинскими буквами, и одно я запомнил: «Fuge». Я никогда не знал этого слова и сейчас не знаю. Это совершенно новая для меня информация. А так во сне не бывает.
– Fuge? – Рита насторожилась. – Я сейчас как раз загружаюсь латинским языком. Так вот, с латинского это слово переводится как «беги».
– Беги? Куда бежать? – не понял Марк.
– Если это предупреждение, – девушка попыталась рассуждать спокойно, – то нам важнее знать, не куда, а от чего или кого бежать…
С помощью нейростимулятора Рита «загружалась» латинским и фламандским языками для практикума – так обтекаемо на факультете креоники называли последний экзамен. Смысл его Марику был не совсем ясен. Изначально практикум задумывался как тест на зрелость: испытуемого на долгое время помещали в искусственно созданную реальность и оценивали его существимость. Но критерии оценки существимости оказались столь расплывчаты и спорны, что в итоге экзамен выродился в простенький зачёт – достаточно было отбыть срок в виртуале и не «потеряться». О потеряшках в академии специально распускали слухи, чтобы студенты не расслаблялись. Ходила, например, легенда о заблудившемся практиканте, который так сжился с Магистралью, – а именно её креоники выбрали в качестве испытательной виртуальной среды, – что не захотел с ней расставаться и, выдернутый в реальность, человеческих даблов принимал за ботов.
Так бы «экзамен на зрелость» и остался формальной процедурой перед получением статуса вечника и допуском в эос, если бы не реконструкторы. Те договорились с креониками, чтобы практикум подстроился под их нужды, причём самые утилитарные. Без зазрения совести реконсы стали использовать практикантов как чёрную рабсилу на прокачке ботов в Магистрали. Когда Марик высказал недоумение Джону Себастьяну Смиту, своему куратору-реконсу, тот рассмеялся:
– А ты бы хотел экзаменоваться в игровом ролевике? Там, конечно, малышне интересней, но детство закончилось, дружок.
– Да я не про то, –
