всерьез и надолго. Вожак тоже свирепо рычал, уверенный в своем праве, утверждаясь, как диктатор и даже, при крайней необходимости, как палач. Львицы рычали сладострастно, давая понять молодым претендентам, что трон занят. Всерьез и надолго.
Высоко в небе чертил серебряную стрелу самолет. Заходящее солнце добавило к серебру немного розового. Саванна оживала. В траве промелькнули чьи-то неясные фигуры. Слишком маленькие, чтобы заинтересовать львов, но слишком быстрые, чтобы их не насторожить. Потом в сгущающихся сумерках зажглись и погасли зеленые огоньки внимательных глаз. Неподвижный воздух вздрогнул и донес до львов хруст травы, пережевываемой стадом. Львицы втянули ноздрями запах добычи, и их гладкие тела, расслабленные жарой и любовью, начали наливаться упругой мощью.
В кабине самолета штурвалы летчиков слегка шевелились, управляемые автопилотом. Второй пилот что-то тихо обсуждал с бортинженером, сняв гарнитуру внутренней связи. Командир рассеянно смотрел на угасающий закат, мысленно прикидывая, как избежать в аэропорту прибытия традиционных неизбежных хлопот с заправкой самолета. Внезапно в наушниках раздался глосс первой стюардессы, которая просила командира пройти в салон. Ничего необычного в такой просьбе не было. Часто в салоне летели люди, лично знающие командира, иногда кто-то из пассажиров желал что-нибудь передать ему по просьбе третьих лиц. Командир сделал знак второму пилоту, тот прервал разговор и надел наушники. Бросив внимательный взгляд на панель приборов, командир встал и вышел в отсек стюардесс, который размещался сразу же за кабиной пилотов.
Обе девушки встретили его немного смущенно, и та, которая вызвала его из кабины, сдержанно сообщила:
– Пассажир на 18-С слишком активен.
В практике командира случалось и такое. Заурядный эпизод, который, правда, требовал его немедленного вмешательства.
Это был слетанный экипаж. Командир от бога. Второй пилот – сама надежность. Бортинженер – кудесник. Девушки-стюардессы – настоящие небожительницы. В полете все они были единым организмом, вне самолета – уважительные и независимые друзья. В гостях у второго, на его хлебосольной даче, экипаж погружался в теплые волны семейного уюта. Бортинженер удивлял своей коллекцией музыкальных записей и аппаратурой «хай-фай», на приобретение которой уходили сумасшедшие деньги. Стержнем экипажа был, конечно, командир. Стюардессы не чаяли в нем души, но не ревновали друг к дружке, считая его общим достоянием экипажа, его гордостью и каменной стеной. Они и одевались в соответствии с его вкусом, который изучили в совершенстве. И их духи были им любимы. И в ресторанах зарубежных аэропортов, благодаря их заботе, знали любимые блюда командира. Девушки постоянно хотели нравиться своему командиру и иногда позволяли себе провести ночь в хорошем отеле наедине с любимым человеком. При этом они не устанавливали очередность, не затевали склок и не устраивали сцен. Где-то вне экипажа у них, вероятно,
