боль, что уже привыкли это делать, надежда и безнадежность сливаются, и вы уже не отличаете того, кто делает вам больно, от того, кто пытается вас от этой боли избавить. Иногда нужно, чтобы кто-то встал между вами и тем, что причиняет вам боль. Я коснулся ее руки.
– Все будет в порядке.
Медленным движением она положила билеты мне в руку.
Когда мы подошли к моему джипу, Роско, взволнованно скуля, выделывал круги на заднем сиденье. При этом он непрерывно мотал хвостом. Каталина сунула руку в карман джинсов, достала деньги и протянула их мне.
– Пусть они лучше будут у вас.
Рука ее дрожала. В ней шла внутренняя борьба. Странно, но надежда иногда переламывает человека надвое. Режет по самому больному месту. Одна часть ее «я» пыталась довериться мне. Другой хотелось бежать от меня.
Роско уселся посередине, между двумя сиденьями. Пес разрывался между двумя желаниями: лизнуть каждого из нас в лицо и следить за внешним миром в ветровое стекло.
– Хорошо, я возьму деньги, – сказал я, берясь за рычаг передачи. – Но буду признателен, если вы будете считать их своими.
Она вновь протянула мне деньги.
– У меня нет детей. Нет жены. Нет кредитов. Несколько раз я начинал свое дело, потом продавал его. Однажды мне удалось заработать довольно приличные деньги. Я не безумно богат, но… В общем, мне они не нужны.
Мне доводилось видеть собак, которых избивали их собственные владельцы. Такие собаки не желают и не способны принять чью-то ласку. Они подходят к вам, но всегда останавливаются на расстоянии вытянутой руки и никогда ближе. Жизненный опыт научил их тому, что все руки одинаковы, и хотя некоторые и могут почесать вас за ухом, в конце концов, они все равно сделают вам больно. Каталина повидала много таких рук.
– Зачем вы все это делаете?
Честный вопрос.
– Если не я, то кто?
– Чего вы хотите?
– Ничего.
– Любой человек чего-то хочет.
Когда страх перемещается в душе на самый глубокий уровень, когда ужас жизни прочно поселяется в животе, страх становится стеной, за которой человек ищет укрытия. Единственный способ добраться до него – прорыть под ней подкоп. Пробиться к нему внутрь этой стены. Увы, чем сильнее боль, тем толще эта стена.
– Я не хочу, чтобы вы боялись.
– Это все, чего вы хотите?
– Думаю, да.
– Одного «думаю» недостаточно.
Я сам это понимал.
– Я не знаю, что можно еще сказать.
Она взглянула на деньги, потом на меня и подняла бровь.
– Я могу расплатиться… просто… где-нибудь, где они не увидят, – прошептала она очень тихо, чтобы не услышали дети.
– Мэм…
Она выпрямилась.
– Каталина.
– Каталина, кроме Роско у меня никого нет. Я живу один. Причем уже давно. И очень редко общаюсь
