увидеть перед собой своего маленького мальчика. Но вместо сына увидела почти нагого ассасина-нариндара посреди позолоченных идолов, Святейшего шрайю Тысячи Храмов, распростертого у его ног в луже черной, словно смола, крови, на которой играли искорки отражений.
Брат ее мужа. Майтанет.
Мертв. Убит.
A вокруг барабаны фаним возмущали сердца…
Момемн повергнут в смятение.
Наконец, наконец-то они вырвались из щелей улиц на относительно открытую дорогу Процессий, и инкаусти инстинктивно перешли на рысь. Никакая всеобщая паника не могла изгладить знаменитое зловоние Крысиного канала. Андиаминские Высоты безмолвно господствовали над Императорским кварталом, ее ненавистным домом, чьи мраморные стены блестели на солнце под медными кровлями…
Она лихорадочно огляделась, не увидев ни струйки дыма, ни знака вторжения, и вдруг заметила маленькую девочку, рыдающую над женщиной, распростертой на жесткой брусчатке. Кто-то нарисовал серп Ятвер на опухшей щеке ребенка.
– Мама! Ма-ама-ма-ама-ма-ама!
Эсменет отвернулась, не позволив себе ни капли сочувствия.
Умер Святейший шрайя Тысячи Храмов.
Она не могла думать о том, что сделала. Она не могла сожалеть.
Теперь вперед, к ненавистному дому. Туда вела ее война.
Тишина Имперского квартала никогда не переставала изумлять ее. Лагерь скуариев излучал тепло, нагревая воздух. Монументы, изваяния, покрытые черными и зелеными пятнами. Причудливые архитравы, вырисовывающиеся на фоне неба. Возносящиеся колонны, замкнутые интерьеры, сулящие прохладу и полумрак.
От этого крики Эсменет звучали еще более резко и тревожно.
Кел!
Пожалуйста!
Кел! Нам ничего не грозит, мой любимый! Я твоя мать, я вернулась!
Я победила!
Твой дядя мертв…
Твой брат отмщен!
Она не заметила, когда потекли слезы.
Андиаминские Высоты поднимались перед ней: дворцовые крыши, колонны, террасы, яркий мрамор под лучами утреннего солнца, блеск меди и золота.
Тишина… привороженная к этому месту.
Кел! Кельмомас!
Она запретила инкаусти следовать за ней. Всякий протест, который они могли бы высказать, остался непроизнесенным. Недоверчивой и неверной походкой шла она по мрачным залам Аппаратория. Скорее плыла, нежели шла, настолько велик был ее ужас… Надежда, величайшее из сокровищ беспомощных, способность предполагать знание, недоступное обстоятельствам. И пока она скрывалась в покоях Нареи, Эсменет всегда могла надеяться, что ее мальчик сумел спастись. Подобно рабыне, ей оставалось питаться и упиваться надеждой.
Теперь же перед ней лежала нагая истина. Истина и опустошение.
Кельмома-а-ас!
Безмолвие…
