неё. Поэтому я могу сказать: я люблю вот эту Китри. И я счастлив, да, что она будет моей женой. Не мужчиной, как было бы без меня, не чужим незнакомым и жестоким человеком, и не по принуждению, пусть она не врёт, а по любви, да, не с первого взгляда, да, не со второго, а в силу очень сложных обстоятельств. Но по любви. Да, пусть! Но она – я вам клянусь, и вы сами это увидите – она будет счастлива. Вот так! А я могу говорить, я могу делать глупости, я всё могу! Алекзандер подцепил что-то из лужицы варенья на столе и поднял на вилке: – вот, смотрите! Видите? Кое-у-кого, не будем называть этого любимого мной человека, у неё ну точно такая попка, я как-то случайно подсмотрел, не выдержал, да, просто один в один, мне стыдно, но я думаю об этом, Китри, абрикосик мой сладкий, я часто думаю об этом!
Китри и Паолиньо повернулись и уставились на него. Алекзандер переводил вызывающий и одновременно растерянный взгляд с одного на другого. Китри, глядя на небольшой жёлтый абрикос на вилке, с которого упала капля светлого варенья, вдруг хмыкнула, Паолиньо вслед за ней – и они оба покатились со смеху. Они хохотали и не могли остановиться. Паолиньо смеялся и говорил «а ещё про слона, а ещё про слона…», Китри от этого закатывалась ещё больше и тряслась, дёргая ногой и всклокоченной головой. Алекзандер, согнувшись, по-прежнему смеялся странным для его солидных габаритов тонким смехом с повизгиванием. Элиастелла вышла из-за рояля, подошла к решётке и внимательно оттуда смотрела на них. Насквозь почему-то не получалось. Она, немного повернув голову и сосредоточив взгляд, попробовала ещё раз – и тоже ничего. «Как у Китри, – подумала она, – первые потери». Сосредоточилась на ребёнке – да, девочку свою чувствовала по-прежнему хорошо: яблочко прозрачное, сердечко бьётся, зубки как точечки и уже сосёт палец – единственная её надежда вырваться отсюда…
– Я же «ха-а-хаа-ха», говорю же, в целом… если в целом – сплошная везуха, – смог, наконец, сквозь смех выговорить Паолиньо.
2. Полгода до того
– Красиво здесь, да?
– Да.
– Особенно эта клумба…
– Да.
– Вся аллея очень красивая.
– Да, очень, – она смущенно улыбнулась из-за своих односложных ответов.
«Отвечает так из-за того, что я зажат, – подумал Паолиньо, – нужно было сказать более эмоционально: весь городской сад, дорогая Элиастелла, фантастически красив! Хотя нет, “дорогая” говорить ещё нельзя».
– Извини за нескромность, Элиастелла, – сказал он, – но мне кажется, что весь этот городской сад фантастически красив.
– Не вижу тут никакой нескромности, – ответила она.
Скамейка стояла в просторной и глубокой нише, похожей на небольшую пещеру, образованную вьющимися растениями. Элиастелла, особым образом сконцентрировав взгляд, могла видеть основу – серые пластифицированные столбики и сетку между ними, для обычного взгляда совершенно не различимые под густо обвившими их цветущими растениями. Она знала, что на Паолиньо так
