Анна, конечно же, встала в копеечку. Но вот французик обошелся едва ли не вдвое против нее. Да уж, вот именно… Либералы наши прекраснодушные свято полагают – мне доводилось беседовать, – что благородная Европа, в противоположность Российской империи, честна и непорочна, аки слезинка младенца. Наивные… Немецкий чиновник, верно, на благодарность соглашается крайне редко, сие у них не в обычае, как и у австровенгерцев, – правда, в означенных державах взяток хоть и не берут почти, казнокрадствовать порой не стесняются. А вот французы… С большим знанием дела заверяю: против ихнего чиновничка наш родной резкий на руку чиновник порою выглядит то ли младенцем, то ли и вовсе сущим ангелом Господним… Я во всех трех означенных державах пообтерся, так что мнение взял не с потолка… Ну что же… Вы, конечно, меня вправе осуждать, как потомственный дворянин и военный, у вас там все совершенно иначе обставлено, кресты на груди порхают исключительно за благородное геройство на поле брани. Хотя… Ходят такие россказни, что и у вашего брата порою регалии получают не за одну лишь отвагу бранную. Вон, посмотрите на Позина: на своем веку чуть ли не все кампании державы нашей прошел – а на груди одни медальки звякают, крестами обойден… Одним словом, мы люди, чего уж там, не благородные, у нас свои привычки…
– Да полноте, – сказал поручик, чувствуя себя крайне неловко. – Я и не собирался высказывать вам осуждение.
– Я понимаю, – кивнул Самолетов с той же улыбочкой, прямо-таки пронзая его хитрым купеческим взглядом. – Вы, дражайший Аркадий Петрович, всего-то навсего чем-нибудь отвлечься пытаетесь, чтобы не думать над этими странностями, очень уж они поразительные и неправильные… Верно?
– Верно, – сказал поручик потупясь. – Такого и случиться-то не должно. Такого не бывает…
– Ан бывает… Куда денешься от сего сурового факта? Мы с вами не видения от водки испытываем и не девятый сон видим. В самой доподлинной реальности пребываем. Бывает, значит…
– Но как же так? – поручик поднял глаза. – Монеты у меня пропали, кольцы обручальные… пожалуй, не вижу смысла их искать по возку, нужно признать, что и они пропали…
– Да уж наверняка.
– Но золото-то Лизино при ней! Кулон на цепочке, перстенек, серьги… Все цело.
– А вы у кого покупали? Или мастеру заказывали?
– Делал мне все это Моисей Маркович Блюм. Что на Купеческой, дом двадцать один.
– Знаком, – кивнул Самолетов. – Не мошенник наш Моисей Маркович, хоть и в синагогу ходит, хоть и имеет потаенные амуры с некоей дамою, но чтобы продавать за золото неблагородную фальшивку – такого за ним отроду не знали. Так что это у вас настоящее золото.
– Почему же и оно не пропало?
– Ну, Аркадий Петрович… Что я вам – премудрый царь Соломон из Ветхого Завета? Я-то откуда знаю? Меня, наоборот, в Горном учили, что ни один металл самопроизвольно в воздухе не растворяется… Вы ж мне объяснить не сможете,
