м человек прямоходящий отличается от наземных млекопитающих. Хорошо, в принципе, рассказывала, увлекательно, я бы даже сказал наглядно.
– Широкий таз… – продолжила она под всеобщее хихиканье.
– Да уж, таз в самый раз, – прогоготал Селиванов.
Рябинкина покраснела до кончиков ушей и срезала его жестким взглядом. Вот бы мне так… Рябинкина – кремень, хоть и отличница, но авторитетная. Ее в классе недолюбливают и даже побаиваются. Я это сразу заметил. Уж очень умная. И язык у нее острый, умеет интеллигентно приложить: кинет пару фраз без лишних эмоций – бац – и в нокаут.
– Плоская грудная клетка, – железным голосом отчеканила Рябинкина, не отрывая взгляд от Селиванова.
Тот притих, как пришпиленная к картонке бабочка. Представляю, чего ему это стоило. Грудная клетка у Рябинкиной совсем не плоская, я бы даже сказал – выдающаяся.
– Гибкая развитая кисть, сводчатая стопа, большой палец нижней конечности приближен к остальным… – Рябинкина, как факир, взмахнула указкой.
Стопу и пальцы сквозь навороченные кроссовки видно не было. А вот кисть у Рябинкиной действительно очень гибкая и тонкая.
Звонок заставил меня вздрогнуть, отчего моя подковообразная, слегка отвисшая нижняя челюсть громко лязгнула. Я резко оглянулся по сторонам. Вроде никто не увидел. Все с грохотом подскочили и, побросав вещи в сумки, вылетели в коридор. Рябинкина вышла последней.
Не торопясь, я закинул учебник в рюкзак, достал из-под парты чехол со скрипкой и глянул на часы. Тринадцать тридцать один. До начала занятий в музыкалке еще полчаса. Как раз успею в Столовую номер один на Покровке заскочить, закинуть что-нибудь в мой затосковавший желудок. Рванул вниз по лестнице… А может, снова не ходить? Все равно пропустил шесть занятий, какой смысл начинать? Прийти вечером домой и сказать матери все как есть. Ладно, поем, а потом подумаю об этом, у меня на «подумать» целых двадцать девять минут.
На улице опять серо и пасмурно. Осень в Нижнем ничем не отличается от лета. Второй месяц я здесь, и каждый день дождь. Что за город такой?
Противные холодные капли стекали за шиворот. Я подтянул воротник ветровки повыше. Ускорился. Выскочил за ворота. Вдохнул поглубже и нырнул в поток ледяного ветра, свернув налево по переулку Холодному.
Стопудово это самое промозглое место в городе: Холодный пересекается со Студеной – нарочно не придумаешь. Вечные сквозняки и сырость! Пару веков назад сюда зимой свозили снег на хранение с городских улиц, и снежные кучи лежали здесь до апреля. Неудивительно…
Чтобы спрятаться от ветра, я прижался к розовой оштукатуренной стене.
Стоп! У меня же в четыре историческая викторина в школе! Если пойду в музыкалку, точно опоздаю. Хотя, если бегом, можно и успеть… Угораздило же мать сегодня утром задержаться до моего выхода из дома – пришлось скрипку брать, дабы не вызывать подозрений. Теперь зазря с ней полдня таскаться. И викторина эта… Зачем я только согласился? Валентина Петровна, блин, Шерлок Холмс в юбке: «Шишкин, я вижу в тебе задатки великого историка, и хоть ты недавно к нам переехал, я подозреваю, что о Нижнем Новгороде уже знаешь побольше одноклассников».
Пришлось всю неделю штудировать историю города. Хотя фотки старого Нижнего, Всероссийской промышленной выставки 1896 года – просто класс! Вот бы увидеть это своими глазами!
Шишкин корень, забыл маму предупредить, что не смогу Дашку забрать из садика. Где телефон-то? В рюкзаке нет, в куртке нет, в карманах штанов пусто… В школе оставил или дома? Что за день сегодня такой? Пятница тринадцатое…
Прямо передо мной, словно соляной столб, вырос Крош, то бишь Крашенинников из десятого «Б». Два года разница, а я против него как лилипут против Кинг-Конга. Видел пару дней назад, как он Селиванова на перемене прессовал…
– Привет, кучерявый! Дык ты у нас че, типа, скрипач? – Крош затянулся вейпом и выдохнул мне в лицо приторное облако.
Из углубления в стене выплыли еще двое.
Я молчал. В голове, как волчок, вертелась одна короткая мысль: «Бежать!» В ушах гулко бухало, ноги налились свинцом и прилипли к асфальту.
– А ну, скрипач, сыграй! – Крош придвинулся вплотную.
Я потянул на себя черный футляр и, посмотрев на Кроша снизу вверх, оценил размер его бицепсов, трицепсов и всех остальных «цепсов». «Крош – потому что крошит», – подумалось вдруг.
Словно в замедленной съемке, мои руки пихнули футляром Кроша прямо в живот. Верзила сложился пополам, как перочинный ножик. Дальше включился таймлапс, и я рванул с места. Метров через сто арка, Покровка, а там и музыкалка через дорогу. Если выложиться – успею.
– Ну все, скрипач, тебе хана! – сиреной взревел
