я ухватилась за эту возможность. Подруга покинула «Лоринг-центр» незадолго до меня, и несколько лет мы жадно переписывались, обмениваясь историями о жизни в Сеуле и Нью-Йорке. О прошлом мы почти не говорили.
Суджин сказала мне, что, как и во всех офистелях, у нее тесновато. Обычно офистели – это компактные многоэтажки с сотнями квартир. В ответ я попросила следить, когда освободится какая-нибудь комната. Как только это случится, я тут же забронирую билет на самолет.
Суджин переживала, что после блистательного Нью-Йорка я разочаруюсь, но я ответила ей правду: здание мне очень нравится. Оно словно создано для тех, кто ничем не ограничен.
Здесь в основном живут девушки – за исключением женатой пары прямо под нами. С утра до вечера мои соседки носят чистую, красивую одежду. Думаю, я единственная во всем офистеле не накладываю полный макияж, не окрашиваю и не завиваю волосы. Когда Ара впервые увидела меня, она широко открыла рот и с тех пор при каждой встрече не может не коснуться рукой моих прядей. Я воспринимала это как лесть (обычно люди в Штатах восклицали, что завидуют моим волосам), прежде чем заметила, с каким сожалением она смотрит на Суджин и качает головой, проводя по ним пальцами. «Такие жесткие», – написала она в своем маленьком блокноте.
Моя комната находится вплотную к входной двери, а рядом – лестница. По ней разносится громкое эхо, так что я каждое утро слышу разговоры живущей внизу четы. Они старше меня – им около тридцати, муж до безумия любит жену. А вот она, кажется, всегда где-то там, далеко. «Вонна, мне купить сегодня что-нибудь? – с нетерпением спрашивает он. – Тебе хочется чего-нибудь особенного?» Жена отвечает лишь секунды через три: «Что? Ах, да что угодно», – и тут же по самой громкой в мире лестнице раздаются шаги.
Иногда, поздно ночью возвращаясь из студии, я встречаю сидящую на ступеньках соседку. Она никогда не поднимает голову, пока я прохожу мимо. Хамство, но я уже привыкла.
Я еще немного слушаю звуки дождя, пытаясь вспомнить, почему этим утром так волнуюсь. Меня осеняет: я же сегодня обедаю со своим молодым человеком, Ханбином, в доме его родителей. Это знаменательное событие. Грядут грандиозные последствия.
На обеде будет его мама, и, возможно – я не могу тратить много времени на тревожные мысли, – папа тоже. Обычно он занят игрой в гольф или встречами с известными людьми из других стран.
– Я хочу показать тебе работу Ищии: на той неделе наконец-то пришла доставка, – сказал Ханбин прошлой ночью, когда забирал меня из университетской студии.
Кажется даже неприличным, что у кого-то дома стоит скульптура рыбы, выполненная Ищии, и этот кто-то может трогать ее, если захочет. Я видела его работу лишь пару раз в жизни, с большого расстояния: в галерее Гагосяна в Нью-Йорке и в Национальной галерее в Вашингтоне. Туда мы смогли попасть, отстояв кошмарную двухчасовую очередь с полным мочевым пузырем. Но Руби захотелось увидеть скульптуру своими глазами.
– Не беспокойся, мистер
