религиозной жизни и общения с Богом развилось… в Московской Руси… под влиянием христианского толкования пути возвышения души к Богу, о котором так настойчиво писал… Максим Грек… Литургия (по мнению боголюбцев. – И. Е.) не только должна была перевоспитать русский народ, но поднять его на высоту “подобия Божия”, мистически подготовить к встрече с Творцом». По замечанию Антония, епископа Смоленского, со ссылкой, в частности, на тот же текст Послания ап. Павла к Филиппийцам, «в сознании своего ничтожества именно заключается тайна возвышения и приближения к царству небесному».[169] Но это замечание скорее относится к человеку, чья судьба определяется формулой: «Из бездны ада в одно мгновенье восхищен в недро лучезарного неба» (И. С. Гергиевский). Между тем мотив человека в этюде Флоренского вовсе не проходящий, этим мотивом во многом спровоцировано само появление этюда-экзегезы. Собственно этюду предшествует по-своему изощренно построенный заголовочный текст, а если вспомнить, насколько для отца Павла всегда важным был самый факт именования, то, думаю, помещение этого текста в центр статьи является вполне оправданным.
Заголовочный текст включает название этюда, данное на церковнославянском языке, «Не восхищение непщева» и представляющее цитату из шестого стиха второй главы Послания к Филиппийцам св. апостола Павла; ниже, в скобках, следуют два подзаголовка: первый («Филип. 2, 6–8») есть отсылка к уже названному «Посланию…», второй – уточняет содержание этюда: «К суждению о мистике». Далее следует посвящение: «Вячеславу Ивановичу Иванову с дружеским приветом», а ниже, теперь уже на древнегреческом языке, повторяется название этюда, то есть вновь цитируется фрагмент из шестой строки второй главы Послания – «Ouk harpagmon hegesato…»
В данном случае важным является посвящение Вяч. Иванову, чья мелопея «Человек» может быть рассматриваема как своеобразная «пара» (по аналогии с портретами) к этюду Флоренского, который, высоко оценив поэму в исполнении автора, собирался написать к ней примечания.[170] Вопрос, которым задается человек в поэме, – «Мне ли богоравным быть – закон?» – вопрос Серебряного века.
Серебряный век весь придуман, сочинен, причем придуман и сочинен как минимум дважды. Сначала самими творцами Серебряного века, которые не только искали новых, никем не виданных и не слыханных художественных форм, но еще и жизнь свою выстраивали по законам искусства, что отразилось в термине «жизнетворчество». Потом теми исследователями, которые были современниками творцов и писали о них критические статьи. Например, С. К. Маковский утверждал, что для Серебряного века характерны «искание высшей правды, религиозный подход как к личным переживаниям, так и ко всякой судьбе человека на земле».[171] Этот «религиозный подход» оборачивался то оккультизмом (Минцлова), то утверждением Третьего Завета (Мережковские, Философов), то претензиями к Церкви (Розанов). Но, пожалуй, было еще нечто в высшей степени важное
Цит. по: Тареев М. М. Цель и смысл жизни. СПб., 2006. С. 73–74.
См.: Шишкин А. Б. К истории мелопеи «Человек»: творческая и издательская судьба // Иванов В. И. Человек: Приложение: Статьи и материалы / Сост. А. Б. Шишкин. М., 2006. С. 27.
Маковский С. К. На Парнасе Серебряного века / В. Нехотин, предисл. М., 2000. С. 556.
