обтекают его, словно вода – лежащий на ее пути камень.
– Не понимаю, о чем вы толкуете. – Естественно, я все прекрасно понимал, за исключением одного – откуда он так хорошо меня знает?
– Я тебя знаю, – произнес Мартин Силен, словно угадав, о чем я думаю.
Пожалуй, стоит сказать, что мысль о телепатии мне в голову не приходила. Во-первых, я не верю в телепатию – точнее, не верил тогда; а во-вторых, я догадывался, что дело тут скорее в бесценном опыте. Человек, проживший без малого тысячу стандартных лет, даже если он выжил из ума, наверняка способен практически безошибочно читать выражения лиц и «язык тела».
Или же это было простым совпадением, удачной догадкой.
– Я не хочу быть героем. Когда моя бригада сражалась с повстанцами на южном континенте, я видел, чем кончали герои.
– А, на Урсе, – пробормотал Силен. – Южный полярный медведь, самая бесполезная на всем Гиперионе куча грязи и льда. Помнится, я что-то слышал о тамошних беспорядках.
Война на Урсе длилась восемь гиперионских лет, в ней погибли тысячи юнцов, записавшихся по глупости в Силы Самообороны. Похоже, старик не представляет, о чем говорит.
– Герои не те, кто подставляет грудь под плазменные гранаты. – Силен облизнулся, будто ящерица. – Я разумею настоящего героя, доблестного и благородного настолько, что ему воздают почести как божеству. Героя в буквальном смысле слова, центральное действующее лицо динамичного сюжета, того, чьи ошибки неминуемо оборачиваются гибелью. – Он выжидательно поглядел на меня, а когда понял, что я буду молчать и дальше, спросил: – Или ты не совершаешь трагических ошибок и не любишь динамичные сюжеты?
– Я не хочу быть героем.
Силен склонился над чашкой кофе. Когда он поднял голову, в его глазах мелькнул озорной огонек.
– Где ты стрижешься, паренек?
– Простите?
– Волосы у тебя длинные, но не растрепанные. – Он снова облизнулся. – Где ты их стрижешь?
– Если застреваю на болотах, – ответил я со вздохом, – то стригу сам, а когда попадаю в Порт-Романтик, захожу в парикмахерскую на Дату-стрит.
– Ага! – Силен откинулся на спинку кресла. – Знаю, знаю. Это в Ночном квартале, верно? Скорее переулок, чем настоящая улица. Там был рынок, на котором продавали живых хорьков в золоченых клетках. Стригли прямо на улице, а лучшая парикмахерская принадлежала человеку по имени Палани Ву. У него было шесть сыновей, и когда очередной из них становился взрослым, Палани добавлял новое кресло. – Поэт посмотрел на меня, и я вновь поразился выражению его глаз. – Это было сто лет назад.
– Я стригусь в парикмахерской Палани. Ею владеет его правнук Калакауа. А кресел там по-прежнему шесть.
– Так-так, – пробормотал поэт. – Немногое изменилось на нашем милом Гиперионе, а, Рауль?
– Что вы хотите сказать?
– Сказать? – переспросил старик, показывая мне свои ладони, словно стремился убедить, что не замышляет ничего дурного. –
