– вот для чего мы являемся на свет. Между тем люди в наше время стали бояться самих себя. Они забыли о своем высшем долге – долге перед собой. О да, они проявляют милосердие к своим ближним, они оденут нищего и накормят голодного. Но их собственные души обнажены и нуждаются в пище. Мы утратили мужество. А может быть, у нас его никогда и не было. Боязнь общественного мнения (а на этом зиждется наша мораль) и страх перед Богом (в этом сущность нашей религии) – вот те две силы, что движут нами. И все же…
– Будьте добры, Дориан, поверните голову чуть-чуть вправо, – проговорил художник, настолько поглощенный своей работой, что его сознание отметило лишь одно – на лице юноши появилось выражение, какого он до сих пор никогда не видел.
– И все же, – низким, мелодичным голосом продолжал лорд Генри, сопровождая свои слова плавными, грациозными жестами (эта особенность была свойственна ему всю жизнь – еще с тех пор, как он учился в Итоне), – все же я убежден, что, если бы каждый из нас жил по-настоящему полной жизнью, давая выход всем своим чувствам, не стесняясь выражать все свои мысли и доводя до реального воплощения все свои мечты, – человечество снова узнало бы, что такое радость бытия, была бы забыта мрачная эпоха Средневековья, и мы вернулись бы к идеалам эллинизма, а, быть может, и к чему-то еще более прекрасному и совершенному. Но нынче даже самые смелые из нас не отваживаются быть самими собой. Самоотречение, этот трагический пережиток, дошедший до нас с тех давних времен, когда первобытные люди занимались членовредительством, всем нам порядочно омрачает жизнь. И мы постоянно расплачиваемся за то, что отказываем себе столь во многом. Всякое желание, которое мы стараемся подавить, продолжает жить в глубине наших душ и отравляет нас. Только согрешив, можно избавиться от соблазна совершить грех, ибо осуществление желания – это путь к очищению. После этого остаются лишь воспоминания о полученном удовольствии или же сладостное раскаяние. Единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему. А если пытаться ему противиться, то душа истомится желанием изведать то, на что она же сама и наложила запрет, тем самым отнеся это и подобные ему желания к чему-то чудовищному и преступному. Какой-то мудрец сказал, что величайшие мировые события происходят прежде всего в голове человека. Я только могу добавить, что величайшие прегрешения также совершаются главным образом в голове у людей. Да ведь и вы, мистер Грей, – вы сами в пору розовой юности и даже раньше, в годы зеленого отрочества, были подвластны страстям, порождавшим в вас страх, вас одолевали мысли и побуждения, повергавшие вас в трепет, а по ночам преследовали сны, одно воспоминание о которых до сих пор заставляет вас краснеть от стыда…
– Погодите! – умоляющим голосом воскликнул Дориан Грей. – Прошу вас, остановитесь! Вы меня совсем сбили с толку, и мне трудно вам что-нибудь возразить. Но я чувствую: в ваших рассуждениях что-то не так – только вот что, я не знаю. А сейчас – не говорите мне ничего больше. Дайте мне время подумать. Или, вернее, дайте мне возможность не думать об этом.
Минут десять Дориан стоял неподвижно, с полуоткрытым
