падения, падения, падения.
И вот эта незнакомая женщина со светлыми глазами, как у волчицы, она просто рядом, и она подхватывает меня до того, как я разобьюсь.
Я падаю.
Потом вижу собственную тень на асфальте, которая невероятно быстро идет мне навстречу.
Треск яичной скорлупы при ударе о край фарфоровой чашки.
Я падаю, падаю уже в тысячный раз. Что-то смотрит на меня, пока я падаю. Кажется, оно внимательно рассматривает меня, открывается мне, как пасть, огромная, распахнутая пасть. И вот море разверзается и поглощает меня.
Но потом меня выталкивает на поверхность.
Меня вытаскивают из черного омута, будто рыбу, пойманную на удочку, рыбацкий крючок прочно засел в моем сердце и тащит меня наружу.
Я с трудом поднимаюсь из пучины к яркому свету…
– Адреналин.
– Семь.
– Уведите мальчишку!
…чтобы потерять равновесие. Я поднимаю руки, но кажется, рук у меня нет. Я хочу отцепить крючок и тут вижу мальчика, который смотрит на меня, его взгляд держит меня.
– Папа, – говорит он.
– Восемь, девять, десять, – доносится чей-то голос.
Над этим крик.
Вижу люминесцентные трубки за пульсирующими лампочками.
Вижу халаты и трубки, слышу звуки приборов и чувствую твердую поверхность каталки.
Я… здесь!
Пожалуйста, хочу я сказать, я здесь!
Никто не замечает меня.
Только мой сын.
Кто-то держит меня за руку, и я узнаю форму пальцев, мягкость кожи, упругость плоти под ней. Я знаю эту руку, это рука… Эдди!
Держи меня, Эдди! Я не хочу умирать, прошу тебя, не отпускай меня!
Потом я вижу себя самого.
Я вижу себя в отражении металлической штанги, на которой висят две капельницы. Вижу свое лицо, оно перекошено, голова разбита. Вижу, как мой взгляд стекленеет, становится безучастным и жестким, и я ухожу в себя, исчезаю в глубине.
Эдди! Держи меня! Не отпускай!
Она крепко держит меня, я хочу подтянуться обратно, к ее руке, в палату, в жизнь, но у меня нет сил.
Потом происходит нечто непостижимое.
Ее рука отпускает меня!
И я падаю в бездонное.
И надо мной, далеко-далеко наверху, что-то смыкается. Огромная пластина, похожая на тонированное оконное стекло, в то время как я все тону и тону, теряюсь в себе самом. Эта преграда покрывает все, море затягивается темным, прочным, непроницаемым слоем льда или стекла, который отрезает меня от мира.
Кажется, она все выше и выше, а я скольжу все дальше вглубь, исчезают цвета, звуки, запахи.
Безмолвное отсутствие всего живого в этом… антимире.
Эдди не любит меня больше.
Она не любит меня больше, плачет мое сердце, которое уже не бьется.
Доктор Сол выставил нас.
– Отведите их в часовню! – велел
