так быстро, что я не могу ни в чем быть уверен. Труба простирается направо и налево до линии горизонта, и нигде не видно земли. На всем ее протяжении волны бьются об эту стену и откатываются назад белой пеной. Даже небо в нее затянуло, оно выглядит гнойно-желтым, серовато-дымным и токсичным.
Лодка вздымается и опускается, опасно накреняется то влево, то вправо. Пена переливается через борта.
Я наклоняюсь вперед, заглядываю в водоворот, который образуется прямо перед стеной. Что защищает эта граница, разделяющая море умирающих?
Это место, где жизнь заканчивается или начинается?
Что там, за этой стеной…
…или в ней?
Подо мной, как водопад, открывается водоворот.
Он начинает засасывать мою лодку на глубину, в направлении трубы. И все, о чем я способен думать в этот момент, – это: «Да! Я хочу знать. Хочу знать, что там».
Всего один миг лодка балансирует на гребне последней волны и, качнувшись, срывается вниз.
Такое чувство, что меня разорвало на части. Голова, руки, позвоночник.
Пожалуйста! Пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТА!
Надо мной вдруг вздымается прохлада, потом на меня яростно обрушивается тень, огромная плоская водяная рука надежно и крепко обхватывает меня и вколачивает в море, в трубу. Я падаю, несусь с потоком, огни, цвета и голоса обволакивают меня, я тону, растворяюсь, падаю, все быстрее, падаю и…
Я слышу, как бьется ее сердце, прямо у меня под ухом. Чувствую ее духи, ощущаю кончики ее пальцев, которые едва касаются моих волос, так нежно, будто моя голова – из тонкого стекла. Я слышу, как похрустывает ее паника, как теснится в ней надежда. А за всем этим что-то еще.
Тепло. Хорошо. Это позволяет мне дышать.
Слышу ее дыхание, а потом – моя душа у ее сердца – слышу, как ее дыхание превращается в звук.
Звук становится мелодией, превращается в ветер, но звучит иначе, чем фортепиано у Мэдлин. Это ветер, который долгое время рыскал над землей и потом немного поднялся, стал громче и, продолжая поиски, заскользил по прохладному, посеребренному инеем ледяному покрову далекой, широкой застывшей реки. Он превращается в согревающий солнечный луч, который поймал проблеск тишины и остановился на неподвижной ледяной скульптуре, в центре которой бьется сердце. Мое сердце.
Пение Эдди согревает лед до тех пор, пока звук не достигает моего сердца. И теплый ветер несет меня над горами и черными лесами, назад, туда, где все ясно и хорошо.
Еще два удара сердца – и дверь в церковь открывается.
Доктор Сол подходит к нам, садится на пол, прислоняется к стене и закрывает глаза.
Эдди прекращает петь.
– Сэмюэль, – говорит доктор Сол, и я знаю, что, когда Бог называет меня так, это плохой знак…
День 17-й
На столе у Сола снимки головного мозга, электроэнцефалограмма и какая-то очень мудреная бумага с кучей столбцов и пометок, он раскладывает перед нами эти документы, чтобы Сэм и я могли все подробно
