блеске новомОт продолжительного сна,
И порицания покровом
Одел он ваши имена.
Что это: вызов ли надменный,
На битву ль бешеный призыв?
Иль голос зависти смущенной,
Бессилья злобного порыв?..
Да, хитрой зависти ехидна
Вас пожирает; вам обидна
Величья нашего заря.
Вам солнца божьего не видно
За солнцем русского царя.
Давно привыкшие венцами
И уважением играть,
Вы мнили грязными руками
Венец блестящий запятнать.
Вам непонятно, вам несродно
Всё, что высоко, благородно;
Не знали вы, что грозный щит
Любви и гордости народной
От вас венец тот сохранит.
Безумцы мелкие, вы правы.
Мы чужды ложного стыда!
Так нераздельны в деле славы
Народ и царь его всегда.
Веленьям власти благотворной
Мы повинуемся покорно
И верим нашему царю!
И будем все стоять упорно
За честь его, как за свою.
Но честь России невредима,
И вам, смеясь, внимает свет…
Так в дни воинственного Рима,
Во дни торжественных побед,
Когда триумфом шёл Фабриций
И раздавался по столице
Восторга благодарный клик,
Бежал за светлой колесницей
Один наёмный клеветник.
Как конквистадор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.
Порою в небе смутном и беззвездном
Растёт туман… но я смеюсь и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.
И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую!
Я с нею буду биться до конца,
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.
Глава первая
Воронцов с Арчибальдом вполне дружески беседовали, сидя в любимом баре Дмитрия, ещё в том, что он сумел создать силой воображения в свой первый день появления в Замке. Когда вообще никакого «Братства» ещё не было и сам он совершенно не понимал, как и для чего Антон организовал его перемещение. Вот как иногда заканчиваются совершенно невинные и ни к чему вроде бы не обязывающие разговоры со случайно встреченными людьми. Впрочем, гораздо раньше и лучше этот постулат сформулировал Булгаков.
Но его почти что врождённая привычка легко относиться к любым поворотам судьбы здесь, в Замке, только укрепилась. И «самопровозглашённого человека», если употреблять современную стилистику, он воспринимал без тех предрассудков, что ощущались у некоторых его соратников. Они – это они, а Воронцов начинал свою сольную партию здесь, он её и продолжит, невзирая на… Мало ли что в данный момент некоторая часть Замка приняла такой вот антропоморфный образ. Не в этом же совершенно дело.
Дмитрий в самые первые минуты «знакомства» ощутил с этим немыслимой природы существом (именно существом, не безличным объектом он сразу воспринял Замок) взаимную приязнь, так оно и продолжалось. А Арчибальд что? Звучит, может, немного кощунственно, но нельзя ли провести аналогию между парами: «Арчибальд – Замок» и «Бог-отец и Христос»? И та и другая существовали одновременно, были, как говорится, «единосущны», но по всей имеющейся информации Иисус в период своего земного существования и был Богом, и одновременно им, безусловно, не был, сохраняя полную человеческую сущность. Иначе к кому бы он обращался с мольбою: «Да минует меня чаша сия!» К самому себе, что ли?
То же самое и относительно взаимного позиционирования Арчибальда и Замка. Первый, обладая набором отпущенных ему для выполнения задания способностей, никоим образом не равновелик породившей его Сущности. Которая, в свою очередь, тоже кем-то изготовлена, выращена или на крайний случай – допущена к автономному существованию, являясь всего лишь порождением случайного сочетания атомов или нейронных связей Мировой сети.
Дмитрий усмехнулся: сейчас бы ему в компанию Шульгина, в той его ипостаси, где он подражает Арамису из «виконтовского» трёхтомника. Потешились бы они богословским спором за стаканчиком амонтильядо…
– Ты подбери мне одёжку, чтобы я именно с твоей точки зрения выглядел достойным
