свою и не показывать, я ментов за версту вижу, – кривовато ухмыльнулся тот. – А что за дела-то? Опять по мою душу?
– Ну, если есть тому конкретная причина, то можно и по твою душу, – в тон ему ответил Лев. – Хотя вообще-то я по поводу смерти Розы Котовой. Мы поговорить можем?
– Опа! – Котов развел руками. – Опамятовались! Раньше надо было приезжать. А щас – чего уж тут ловить-то? Девку эта… как там ее, чупачупса, что ль… загрызла. Вот. Это надо было еще в июне приезжать и искать.
– Ты с кем там балаболишь? – неожиданно донесся из сеней раздраженный женский голос. – Кто пришел-то?
Из занавешенного цветастой шторой дверного проема показалась женщина лет тридцати пяти в просвечивающей кружевной кофточке и спортивном трико, именуемом трениками, в обтяжку. Оглянувшись на жену, Альберт язвительно пробурчал:
– А чего это ты так вырядилась? Что, мужика постороннего заметила? Ты еще начни перед ним ж…ой крутить.
– Ха! – измерила его пренебрежительным взглядом женщина. – Чья бы мычала, а чья бы и помолчала. Все, заткнись давай! Вы насчет покойной Розочки?
– Да, именно по этому поводу, – подтвердил Гуров и, увидев приглашающий жест Евдокии, следом за хозяевами вошел в дом.
К некоторому его удивлению, обстановка там оказалась довольно-таки небедной. Столы, шкафы, комод, кровати, стулья – все выглядело достаточно новым. На стене висел портрет девушки лет шестнадцати в траурной рамке. Как заметил Лев, войдя в комнату и взглянув на эту стену, Альберт отчего-то поспешил отвернуться и плюхнулся в фасонистое, явно дорогое кресло. «Видимо, где-то на Северах работает на вахте…» – догадался он, изучающе взглянув на хозяина.
Расположившись на диване и категорично отказавшись от «ста граммулек», предложенных Евдокией, Лев задал дежурные вопросы по происшедшему с дочерью хозяев. То и дело срываясь на перебранку, те рассказали, что их Роза девушкой была необычайно скромной, умницей и красавицей. Но почему-то очень невезучей. Подружек у нее было мало, с парнями тоже не ладилось…
– Да это все проклятые штучки-дрючки ведьмы Наирки! – в сердцах объявила Евдокия. – Она, между прочим, не только на Розочку нашу порчу наводила. Она тут многим умастырила так, что весь хутор клянет ее на все лады.
– Она, она, сволочь! – поспешил поддержать мнение жены Альберт. – Только из-за нее все наши беды. Она и смерть наколдовала нашей дочке!
«Похоже, эта Наири стала очень удобным козлом отпущения для немалой части здешних хуторян, – мысленно резюмировал Гуров. – Теперь что угодно, даже собственную дурость, можно списать на ее колдовство. Ну, артисты!..»
В ответ на его просьбу рассказать о последнем дне жизни Розы и глава семьи, и его спутница жизни отчего-то конфузливо замялись. После череды всевозможных междометий, они наконец признались, что тем днем с самого утра на всю катушку отмечали возвращение Альберта с северных нефтепромыслов, поэтому сказать чего-либо вразумительного
