с наскоро сделанными факелами пару жёлтых головок серы и, когда те скрылись внутри здания, обратился к женщинам:
– Успели! С ночлежкой покончено. Я поеду на кладбище, вы – ступайте домой и по дороге можете перекусить.
Клавдия обнаружила, что еле переставляет ноги. Под почерневшим потолком ей было страшно, воздуха не хватало и перед глазами всё тонуло в жёлто-красном шуме. Теперь от пережитого в теле поселилась противная дрожь. Заподозрив неладное, Томасин ослабила ремешки её маски.
– Удивительно, что ты вообще жива осталась. Ничего, расторопная.
– Куда мы идём?
– К пекарю, пока не закрылся. Клементина без своих булок жить не может.
Проулок встретил острой кошачьей вонью, смешанной с запахом горелого хлеба и липкой полутьмой. Клавдию и так мутило, а от вида треснувших тёмных корочек за захватанным стеклом витрины стало совсем тошно, и она поспешила отвлечься на колотящую в дверь Клеманс. Внутрь никого не пускали с самого первого дня, когда квартал сделали закрытым. Вскоре угрюмый пекарь с сажей на фартуке показался из своего убежища.
– Мне как обычно, – Клеманс высыпала монеты на ладонь, пекарь молниеносно сцапал столько, сколько счёл нужным.
– Вот это да! – Не удержалась Клавдия, увидев, с чем тот явился через минуту. – Десять су за крохотную булочку. А говорили, здесь нищий квартал. На ценнике в окне написано, что она стоит два. Или девушка должна тебе денег?
Тома оглянулась, отыскала глазами обрывок бумаги с цифрами.
– И правда, стоит два. Я-то не покупаю сласти, меня с них несёт как утку.
– Ты чего, пёс, с кручи упал?! – закипела Клеманс. – Так и знала, что обираешь меня!
Пекарь юркнул за дверь, не желая иметь дело с пудовыми кулаками Томы и когтями разъярённой Клеманс.
– Доберусь до тебя!
Работница с чувством пнула дверь булочной и обернулась к Клавдии.
– Глядите-ка. А из тебя может выйти толк. Ты, небось, и писать умеешь. Меня Кас учил-учил, только время зря потратил.
В лекарне Клавдия наконец-то разулась. Ноги страшно саднили и кровоточили. Старые ботинки напитались водой и вряд ли высохли бы к утру, а в горле уже начало першить и голос осип.
– Кажется, я застудила ноги, – сказала она, сев у печи, куда Клеманс бросила пучок хвороста, намереваясь разжечь.
– Не смей нам тут разболеться! Перезаражаешь всех. Сейчас натрём тебя салом, к утру будешь как новенькая.
– Всё бесполезно без хорошей обуви.
– Уж какая есть. Мейстер тебя и так бережёт.
Впечатлённая обманом лавочника Тома решила проведать свои гроши, которые хранила в маленьком тряпичном мешочке. Она высыпала их на стол и принялась так и этак перекладывать да собирать в стопки, словно играла сама с собой в «Счастливый дом». Что-то у неё явно не сходилось. Через некоторое время на её лице появилось крайне озабоченное
