– вид из них лишь наводил скуку: дома с унылыми занавесками, припаркованные автомобили, деревца… К тому же худосочные – старые деревья были выкорчеваны бомбежкой. Нет, лучше было не смотреть на улицу – она лишь усугубляла тоску. Так что приходилось целиком сосредотачиваться на уроках.
– Знакомьтесь, это Ян, – сказал директор школы. – Отныне он будет учиться в вашем классе.
Они стояли в дверном проеме. Директор обнимал слабоумного за плечи, словно тот нуждался в защите.
Не знаю, как остальные, но я сразу заметил, что у него не все дома. Даже не по выражению лица (которое едва ли что-то выражало), а скорее по его цвету, напоминавшему жухлую упаковочную бумагу, или картонную коробку, четыре месяца простоявшую под дождем, или серую папку 1935 года из магазина канцтоваров. Подобный цвет лица я уже когда-то видел. В начальной школе со мной учился мальчик с точно такой же бескровной физиономией. Не верилось, что у него по жилам течет кровь. Вдобавок его тело было странным образом искривлено – казалось, он вот-вот завалится набок. Звали его Фердинанд Вервихт. Он жил в соседнем доме, и каждое утро в течение года мы вместе топали в школу. Сначала мы ходили пешком, заранее договорившись, какими мы будем моделями грузовиков. Мы всегда представляли себя грузовиками: тягачами с длиннющим сорокапятиметровым полуприцепом, гигантскими автокранами с поперечным размахом в пять метров или военными грузовиками, взгромоздившими себе на спину танк «Центурион». Я обожал эту игру и начинал фантазировать уже по дороге к дому Фердинанда Вервихта. Сидя за рулем в просторной, хорошо обогреваемой кабине, я возвышался над миром, глядя на него свысока сквозь панорамное лобовое стекло, из-за необъятной приборной панели, усеянной пачками сигарет. А потом появлялся Фердинанд… На тонких, ерзающих ножках он выводил свой грузовик из гаража, выполняя залихватский поворот… Надо было видеть, как, вращая двухметровый руль воображаемого мастодонта, он вырывался за пределы безобразного тела, определенного для него судьбой. Ведь у него была еще и ущербная рука с полупарализованными, непослушными пальцами. Но как только он залезал в семидесятипятитонный грузовик с прицепом, он будто сбрасывал с себя все физические недостатки. От нашего громыхания по тротуарам здания сотрясались до основания. Фердинанд имитировал звуки дизельного мотора мощностью девятьсот лошадиных сил и гидравлических тормозов (пшш… пшш), когда на углу нас останавливала жалкая, брюзжащая тележка с молоком.
Позднее мы ездили в школу на самокатах. Да, в один прекрасный день мне подарили самокат. Почему-то педальную машину мне иметь возбранялось, а самокат нет. Не спрашивайте почему. Может, потому, что у самоката два колеса, а у машины четыре. Сейчас неохота в это вникать. Это была выкрашенная в безвкусный розовый цвет подержанная модель, но на настоящих пневматических шинах, что уже нехило. Сколько раз за свое детство мне приходилось слышать слово «подержанный». Родители полагали, что, покупая мне подержанные вещи, которым сто
