отправилась на место пожарища. Всю дорогу молчали, только беспрестанно курили. Возле правления колхоза их встретил участковый Полунин, пожилой, по-военному подтянутый, человек. Он пожал руки приехавшим оперативникам и предложил отправиться сразу на пожарище. По пути рассказал:
– Вечером возле картофелехранилища загорелся сарай с колхозным инвентарем: там лопаты, грабли, тяпки хранились. Увидели не сразу, случайно. Он на отшибе стоит, а деревенские в это время все уже по домам сидят. Спать здесь ложатся рано, встают в четыре, в пять. Ну, прибежали тушить, а уже почти все сгорело. Растащили догорающие доски, а там обгоревший труп.
– Ничего не трогали? – строго спросил Моршанский.
– Порядок знаю. – Полунин искоса глянул на следователя. – Я сразу же всех отогнал, на месте оставил двух ребят из комсомольского актива – они полночи дежурили, потом я сам их сменил. Сейчас там мой сын находится, пока я вас встречаю.
– Ну, молодцы, – почти без интонации, протяжно зевая, произнес Моршанский. – А где кладовщик?
– Должен подойти. Я ему остаться не разрешил. Кто знает, может быть, сам и поджег, начнет следы заметать.
– О, какие у нас грамотные сотрудники, слышишь, Геннадий Евсеевич? – с иронией сказал Моршанский.
– Побольше бы таких, – строго парировал Калошин, не понимая причины такого тона следователя, и, хотя, за время работы с ним, кое к чему уже привык, но за Полунина решил заступиться. – Я бы от такого оперативника не отказался.
Сам Полунин молча слушал их перепалку и с уважением смотрел на Калошина, думая о том, что тоже не отказался бы работать с таким человеком.
Дождь прекратился ещё вчера после обеда, и сейчас раннее солнце розовым светом постепенно заливало окрестности. Возле сгоревших чернеющих остатков строений прохаживался молодой человек лет двадцати в старой солдатской форме, в накинутой на плечи фуфайке. Приветствуя подошедших мужчин, он снял кепку, обнажив кудрявую голову. О том, что это сын Полунина, можно было догадаться и без представления. Схожесть была поразительная, разницу составлял только возраст. Тут же из овощехранилища вышел кладовщик, суетливый мужичок с бегающими глазками, прикрытыми невообразимо лохматыми бровями и огромными висячими усами. Ещё большее удивление вызвало то, что оказался он совершенно лыс. И сразу появлялось желание волосы с его бровей и усов перенести на макушку. Вид его был настолько комичен, что Воронцов, не сдержавшись, прыснул, но перехватив строгий взгляд Калошина, стер улыбку с лица. Кладовщик, не заметив подобной реакции молодого оперативника, бросился к майору, сразу выделив его из всех, как старшего, и начал бестолково тараторить, представившись Серко Игнатом Петровичем, пока Калошин не остановил его:
– Вы пока присядьте, вон, на пень, что ли, – махнул он рукой в сторону срубленного дерева. – Когда надо будет, мы вас позовем, – и вместе со всеми приблизился к пепелищу.
Картина была страшной. Полусгоревший, почерневший труп принадлежал, бесспорно, женщине. Карнаухов сразу
