уважение коллег, папа был безумно скромным и сомневающимся в себе человеком. Каждый раз, репетируя новую роль, он страшно переживал, волновался, что не получится, не удастся сыграть, как он хочет! И мама всегда вселяла в него веру! Порой давая очень точные советы, обсуждая с ним роль, постановку, характер героя. И конечно, потом папа блистательно играл, всегда! Сам себе придумывал образ, грим, костюм, скрупулезно подбирая все до мелочей в своем образе. И все его страхи говорили лишь о его чересчур трепетном отношении к профессии, к его гиперответственности во всем. Нет, он не был из разряда «актер актерычей», как их называют в театральном мире. Это тип актеров, которые и дома продолжают играть, картинно страдать от невостребованности или непризнания, запрещая близким им мешать репетировать или повторять текст, так, скажем, строя всю семью и изображая свое величие. Папа совсем таким не был. Даже если он готовился к спектаклю, то делал это тихо и незаметно, никогда не нарушая покой домашних. А разговоры о театре, о ролях и репетициях просто были частью их с мамой жизни. Им обоим это нравилось и было интересно. Это были дружеские разговоры, в которых рождалась новая роль.
Папа был партийный и выездной за границу, что лишний раз говорит о его безупречной репутации, так как КГБ тогда работал на «отлично» и проверял выезжающих от и до. Да еще и ездил с ними на все гастроли, не выпуская из виду ни на шаг. Я даже думаю, что и дома, и в театре все телефоны находились на прослушке.
Однажды папа рассказывал, что в Италии в 1970-е годы они шли по улице с группой актеров и группой из КГБ и к папе подходит темнокожий парень, крича по-русски: «О! Спартак! Как я вам рад!»
Папа говорит: «Я дал деру, боясь, что сейчас обвинят в шпионаже». А оказалось, что парень врач, учился в Союзе и знал папу как Пана Директора. Поэтому все кончилось благополучно.
Когда намечались гастроли в ФРГ, папа пытался сделать все, чтобы взять маму с собой. Предложил ей стать ведущей и объявлять номера в концерте. Мама, конечно, согласилась, но ведь она не актриса, а перед разрешением на выезд все номера принимала комиссия из КГБ. И маме надо было показать себя как ведущую перед группой лиц, принимающих решение.
И вот настал день икс. В пустом огромном зале сидят несколько человек в серых пиджаках, с суровыми лицами. Мама выходит на сцену и теряет дар речи. Они смотрят на нее, она на них. Ей кажется, что проходит целая вечность, она стоит как вкопанная и не может пошевелить ни рукой, ни ногой. И дальше слышит шепот папы из-за кулис, как в фильме «Карнавал»: «Отползай! Уходи! Уходи со сцены!»
Так, не успев начаться, закончилась ее сценическая карьера.
Но папа не растерялся, он договорился с коллегами, и они придумали для жен актеров театра поездку в Германию, правда в ГДР, туристическую, во время гастролей Театра сатиры. И им разрешили. Составили маршрут так, чтобы жены смогли пересекаться с мужьями и видеться.
Валюшка, как ее звал папа, стала полностью своей в театре. Подружилась с актрисами, принимала дома папиных коллег, накрывая столы, готовить мама всегда умела
