боль в животе, из которого струилась темная кровь. Он стянул с неё шорты с трусиками и изнасиловал в задний проход. Нужно было причинить как можно больше боли. Лина не выдержала мук и потеряла сознание. В таком состоянии хозяин и ее оставил.
К тому моменту, когда он доверил ей инструменты, для обработки лозы для корзинок, у нее не осталось воли к сопротивлению. Она ни разу не попыталась воспользоваться ими не по назначению.
За каждый проступок Лину ждало наказание. С течением времени у нее выработался условный рефлекс не делать того, за что придется отвечать. Она была запрограммирована на послушание. Сначала алгоритмы давали сбои. И хозяин настойчиво исправлял их побоями, насилием и лишением пищи. Но в итоге он добился своего – Лина стала покладистой. И даже если грозный хозяин обращался с ней как с собакой, она ластилась к нему, как кошка.
Казалось, у нее не было иного выхода. И Лина выбрала путь наименьшего сопротивления, когда не осталось сомнений, что это самое сопротивление бесполезно. Но она не принимала никаких осознанных решений. Все произошло само собой, и стойкость лопнула, как виноградина, зажатая меж двух заскорузлых пальцев. Теперь вопреки всем поступкам хозяина, должным вызывать гнев и ненависть, у Лины появилась к нему болезненная привязанность – которую она считала любовью. Будучи на свободе, Лина много раз слышала о стокгольмском синдроме, но всегда считала его не более чем мифом. Мифом, не имевшим никаких логических объяснений и фактических доказательств. Ведь надо быть полным идиотом, чтобы проникнуться к своему обидчику. Так она считала раньше. А теперь была готова стать идиоткой, лишь бы выжить.
Делать было нечего. Вязать больше не хотелось, Лина выполнила все задания хозяина. В комнате – чистота, как и в голове, свободной от мыслей. Она разделась и легла в кровать. Надеялась забытья сном, хотя спать не хотелось. Она смотрела на старую стену с засаленными обоями, не менявшимися с ее самого появления в этом богом забытом месте. Лина давно привыкла спать при свете – выключателя в комнате не было. Лишь несколько раз за все девять лет, благодаря редким перебоям электричества, она оставалась в кромешной тьме. И темнота эта безумно пугала. Только вид привычных вещей успокаивал Лину. И лицо хозяина, одновременно внушавшее благоговейный ужас.
Из полудремы ее вырвал скрип открывающейся двери, и Лина тут же уселась на кровати, готовая к любой команде хозяина.
– Ты соскучилась по мне, моя девочка? – улыбнулся тот, закрывая дверь.
Лина закивала и чуть слышно произнесла:
– Да… очень…
Ее лицо озарило неподдельное счастье, а глаза засветились любовью. Первое время долгие разлуки с хозяином лишь возвращали ей разум и понимание того, куда она попала. Лина почти физически могла ощущать, как чувство любви уходит, как наваждение покидает ее тело и душу. И каждый раз при возвращении хозяина ей приходилось привыкать вновь, снова проходить через круги ада, страх и отвращение лишь для того, чтобы опять в него «влюбиться». Когда же пришло осознание, что это замкнутый
